Ты знала - Эшли Одрейн

День за днем мы обсуждали одно и то же. Как, когда и где дети спят, когда, что и сколько едят, планы по переходу на прикорм, ясли или няня, хитроумные приспособления, без которых жизнь не в радость… Потом для чьего-нибудь ребенка наступало время сна, а спал он только дома в колыбельке. Поэтому, чтобы не нарушать с трудом установленный режим, мы расходились по домам. Иногда, когда счет уже был оплачен, я набиралась смелости и говорила то, что думаю.

– Временами с ребенком ужасно тяжело, – закидывала я удочку.

– Пожалуй, зато какая радость видеть поутру это маленькое личико! Сразу забываешь о трудностях.

Я пристально смотрела женщинам в глаза, пытаясь вычислить ложь. Ни одна не раскололась, не дала слабину.

– Это точно, – соглашалась я. И все же, глядя на Вайолет по дороге домой, удивлялась, почему мне не кажется, будто она – лучшее, что есть в моей жизни.

Как-то раз, уже перестав встречаться с теми мамочками, я проходила мимо кафе. За стойкой у окна сидела женщина и смотрела на своего младенца. Ему было месяца три или четыре, чуть меньше, чем Вайолет. Тонкие бледные губы женщины не двигались, не произносили обычных заверений: Ты мамин мальчик, ты мой малыш, ты такой сладкий. Она слегка поворачивала ребенка из стороны в сторону, словно разглядывала глиняную куклу в поисках изъянов.

Я остановилась, надеясь заметить на лице матери любовь или сожаление. Мне представилось, какой была ее жизнь, прежде чем ребенок вынудил ее выбирать между захламленной неубранной квартирой, пропахшей кислым молоком, и стойкой у окна в пустом кафе.

Я вошла внутрь, взяла латте, лишь бы что-нибудь заказать, и устроилась на табурете рядом с ней. Вайолет спала; я легонько потряхивала коляску, чтобы не разбудить. Сумка для подгузников соскользнула с ручки, бутылочка упала и покатилась по полу. Я подняла ее и решила, что не стану вытирать соску. Меня охватило ощущение собственной силы – как и всегда, когда я принимала тайные решения, которые другие матери никогда бы не приняли, например не сразу снимать мокрый подгузник или пропустить ежедневное купание, потому что у меня есть другие дела. Женщина обернулась, мы обменялись взглядами. Мы не улыбнулись друг другу, просто молчаливо сошлись во мнении, что наша жизнь вовсе не такая радужная, как расхваливали. Ее малыш срыгнул, она вытерла ему рот грубой бумажной салфеткой.

– Трудные времена, да? – Я кивнула в сторону ребенка, смотревшего на нее без всякого выражения.

– Говорят, дни тянутся медленно, зато годы летят быстро. – Я перевела взгляд на свою дочь. Она начала пробуждаться и задергала подбородком. – Посмотрим, – спокойно произнесла женщина, словно не верила, что ее чувство времени изменится.

– Некоторые считают материнство своим главным достижением. Не знаю, мне вот не кажется, что я чего-то достигла.

Эта женщина разительно отличалась от моих прежних подруг.

– У вас девочка?

Я назвала имя дочери.

– А это Гарри. Ему пятнадцать недель.

Некоторое время мы молчали. Наконец она сказала:

– Такое ощущение, будто он появился из ниоткуда. Ворвался в мою жизнь, разнося все на своем пути.

– Да уж, – ответила я, глядя на ее младенца, словно тот взрывоопасен. – Мы хотим их, растим в животе, выталкиваем наружу, а они все равно появляются из ниоткуда.

Моя собеседница положила Гарри в коляску, небрежно подоткнула одеяльце. Она по-прежнему не сюсюкала с ребенком; возможно, ей даже в голову не приходило разговаривать с ним таким тоном.

– Увидимся, – сказала она. У меня упало сердце – мне стало ясно, что мы больше не встретимся. Я замялась, пытаясь придумать тему для разговора, чтобы задержать ее подольше.

– Вы живете по соседству?

– Нет, мы живем на севере города, просто мне назначили здесь встречу.

– Хотите, я дам вам мой номер телефона? – предложила я, краснея. Мне всегда было непросто заводить друзей, но внезапно я представила, как мы обмениваемся сообщениями перед сном, откровенничаем друг с другом, жалуемся на жизнь, – и решилась.

– Э-э, ну ладно. Я запишу, – неохотно ответила она. Я тут же пожалела о своем опрометчивом предложении, но номер все-таки дала.

Она так и не позвонила. Больше я ее не встречала.

Иногда я думаю о той женщине. Может быть, она в конце концов почувствовала, что чего-то достигла. Возможно, теперь она смотрит на Гарри и понимает: она состоялась как мать и вырастила хорошего человека. Мне не дано узнать, каково это.

Ее первая улыбка предназначалась тебе. Это случилось после купания. Ты предположил, что она просто увидела в стеклах твоих очков свое отражение, но мы оба знали: с самого начала ей нужен был только ты. У меня никогда не получалось так ее успокаивать – она крепко-накрепко прижималась к твоей груди и не отпускала, словно хотела в тебе раствориться. Мое тепло, мой запах ничего для нее не значили: они напоминали о материнском сердцебиении и звуках утробы, но в целом я оставалась чужой.

Я слушала, как ты что-то умиротворяюще шепчешь, укачивая ее. Я училась у тебя, пыталась тебе подражать. Ты говорил, у меня просто бзик – я делаю из мухи слона. Она еще младенец, а младенцы не понимают, что такое «не любить».

Мы проводили вместе круглые сутки, и да, она неизбежно сдавалась и засыпала у меня на руках или у груди. Ты все время ставил мне это в пример, словно подтверждая мою неправоту. Видишь, милая? Просто расслабься, и все будет в порядке. Я верила тебе. У меня не было выбора. Я водила носом по тонким волоскам, вдыхала ее запах, напоминающий о том, что она появилась из моего чрева и мы когда-то были соединены живой пульсирующей пуповиной. Закрыв глаза, я вспоминала ночь ее рождения, пытаясь воссоздать связь, возникшую между нами в те первые часы. Я помню, эта связь была еще до потрескавшихся, кровоточащих сосков, полного изнеможения, гложущих сомнений и невыразимого оцепенения.

«Ты отлично справляешься, я тобой горжусь, – иногда шептал ты мне в темноте, пока я кормила. – Вы мои девочки, моя вселенная». – И гладил нас по волосам. Когда ты выходил из комнаты, я плакала. Я не хотела становиться осью, вокруг которой вращаетесь вы оба. Наша совместная жизнь только началась, но мне больше нечего было вам дать. Что я наделала? Зачем хотела ребенка? С чего я взяла, что не стану такой, как моя мать?

Я обдумывала способы вырваться из ловушки. В темноте текло мое молоко, покачивалось кресло, а я мечтала о том, чтобы уложить Вайолет в кроватку и уйти в ночь. Вспоминала, куда положила паспорт. Грезила о сотнях авиарейсов, перечисленных в расписании аэропорта. Прикидывала, сколько наличных можно снять в банкомате за раз. Представляла, как оставлю телефон на тумбочке у кровати. Гадала, как быстро пропадет молоко и грудь перестанет напоминать, что у меня есть ребенок.

От одного предположения, что такое возможно, дрожали руки.