Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Эти претензии сопровождались постоянными жалобами на преступления меньшевиков: они отказались подчиняться решениям III съезда, они завладели партийными фондами и так далее и тому подобное. Что явствует из всего сказанного? Очевидная слабость большевиков, несогласованность действий по основным моментам революционных восстаний. Когда восставший «Потемкин» снялся с якоря и покинул одесский порт и восстание могло охватить весь город, местный большевистский комитет оказался абсолютно недееспособен. Крупская была вынуждена признать, что она не знала, были ли вообще большевики на Черноморском флоте. Да, она знала одного большевика из Мелитополя. Понятно, что даже лояльно настроенные большевики в России меньше всего думали в тот момент о проведении подписной кампании на газету «Пролетарий».

Мало того, у них росло желание объединиться не только с меньшевиками, но и с эсерами, и они все меньше обращали внимание на предупреждения и упреки, поступающие из далекой Женевы. Ленин ощущал постоянно растущее давление со стороны международного социалистического движения: теперь, когда идет борьба за социализм и демократию в России, не пора ли ему прекратить затянувшуюся ссору с меньшевиками? Но особенно немецких социал-демократов огорчало враждебное отношение Ленина к Плеханову, который на протяжении последних двадцати лет был им товарищем и верным другом. В конце июля в письме, адресованном в Международное социалистическое бюро, Ленин употребил в обращении к своему старому учителю «гражданин» Плеханов, вместо принятого «товарищ» Плеханов.

Идея об объединении устраивала меньшевиков даже больше, чем их противников. Они понимали, насколько нелепо в сложившейся ситуации продолжать разногласия между фракциями одного социал-демократического движения. Но их лидеры (сами не ангелы) отчетливо представляли, что любая попытка примирения будет превратно истолкована Лениным. Его уверенность в необходимости внутрипартийной борьбы превратилась в легенду. Он уже не был тем человеком, который расстраивался из-за раскола в партии или потери друзей, как это было в 1903 году. Он сделал наглую попытку захватить партию. Он откровенно и довольно наивно сообщил об отсутствии политических сомнений. «В политике есть только один принцип и одна правда: или противник причиняет мне вред, или я ему», – заявил Ленин, возмущенный поведением одного из своих заместителей.[143]

Среди меньшевиков ходили слухи, что этот цинизм выходит за пределы внутрипартийных разногласий. Большевики якобы установили контакты с агентами японского правительства, которое согласилось финансировать революционное движение на вражеской территории.[144]

Почему бы не начать все сначала, задавались вопросом некоторые меньшевики, в особенности старый Аксельрод. Забыть о прежних эмигрантских разногласиях и интригах и создать новую рабочую партию в России. Рабочие должны создавать собственные представительные органы, включая высший орган – съезд рабочей партии. Эта партия должна будет поглотить все фракции, она будет говорить от имени всего класса и, несомненно, окажет влияние на судьбу революции. У Аксельрода родилась идея в течение нескольких месяцев создать в России советы рабочих. Но летом 1905 года идея Аксельрода была без энтузиазма воспринята меньшевиками и с несомненным ужасом Лениным. Где и когда в русской истории рабочие были способны сами создать организацию без помощи интеллигенции или полиции? После стольких лет, связанных с бесчисленными жертвами, наполненных тяжелой, кропотливой работой по созданию системы, фракциям предлагается сделать харакири в знак пролетарской солидарности, а их лидеров отодвинет в сторону новый Гапон или такой же необразованный простой рабочий!

Чем же в это время занимался Ленин? Теперь он писал, что большевики формулируют условия для сотрудничества с либералами во временном правительстве. Он заявил, что не следует бояться победы социалистов в России, поскольку это явится началом европейской революции. Известия о нарастании революционной активности в России делали его тон все более воинственным, но не способствовали выработке последовательного плана действий. «Мы» за конфискацию земельной собственности. Но кому перейдет эта земля? Здесь Ленин заявляет: «Мы никогда не соединим руки».[145]

«Мы» создадим революционные комитеты, в которые войдут не только рабочие, но и крестьяне, солдаты, бедняки и проститутки.

«Мы» – магическое местоимение, неубедительная поза и претензия большевиков возглавить революционное движение, время от времени уступало место злой критике происходящих событий и неподготовленности собственной фракции. Почему забастовки и вооруженное восстание в Москве были так плохо подготовлены? Ни одно воинское подразделение не присоединилось к рабочей демонстрации, ни одной бомбы не было брошено в полицейских. Накануне вооруженного восстания в Москве Ленин высказывает упреки в адрес петербургской организации: «Боже мой, как обидно! Мы говорили о бомбах в течение более чем шести месяцев и ни одной не изготовили». Теперь Ленин за прямые действия: «Ради бога, плевать нам на условности и тщательно разработанные планы». На смену сомнениям относительно террора приходит неистовая жажда применить силу. Надо вооружить народ ружьями, ножами, научить нападать на полицейские участки, экспроприировать банки и так далее. Можно многому научиться, стреляя даже в одиночных полицейских!

Это воинственное состояние было связано с нарастанием революции. Заключение мира с Японией только усилило всеобщее возбуждение. В Санкт-Петербурге в стачке приняли участие все коммунальные предприятия, включая железнодорожную ветку между столицей и царской загородной резиденцией, фабрики и заводы. Массовые пролетарские рабочие организации – Советы рабочих депутатов, возникнув как руководящие органы стачечной борьбы, становились органами общереволюционного движения. Помимо экономических, забастовщики выдвинули политические требования: Учредительное собрание и гражданские свободы. В сентябре и октябре политическая стачка стала всероссийской. Стачка парализовала работу железной дороги и средств коммуникации. Местные Советы взяли на себя функции городской власти. Режим предпринимал отдельные попытки подавить стачку, но не в его силах было справиться с общероссийской забастовкой. Больше месяца властям никак не удавалось дотянуться до Петербургского Совета, который все больше и больше напоминал революционное правительство.

Реакционеры из царского окружения умоляли царя дать согласие на предоставление политической свободы и конституцию. Напуганный ростом революционных сил, самодержец всей России издал 17 октября манифест, в котором обещал «гражданские свободы» и «законодательную» Думу. Даже в разгар революции в это обещание верилось с трудом. На смену удивлению, вызванному этим манифестом, пришли недоверие и скептицизм, а затем еще большее усиление революционного движения. Петербургский Совет потребовал политической амнистии, вывода из города воинских частей и создания народной милиции. В некоторых городах толпы народа врывались в тюрьмы и освобождали политических заключенных. В столице Витте пытался восстановить какое-то подобие порядка, проводил переговоры с Советом, в то время как монарх прятался в своей загородной резиденции. Витте призывал забастовщиков, называя их «братьями», положить конец беспорядкам и вернуться к работе. Совет резко ответил, что не понимают, какое отношение рабочие имеют к графу Витте. Тем не менее Витте производил впечатление на многих членов Совета благодаря репутации либерала и простым, «истинно русским» манерам. В присутствии делегатов Совета он позвонил в убежище императора, а затем, повернувшись к рабочим, сказал: «Слава богу! Могу поздравить вас, господа. Царь только что подписал амнистию». Делегаты были поражены: кто мог подумать, что правительство выполнит это обещание?