Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Известие об амнистии заставило многих социалистических лидеров подумать о возвращении домой. Троцкий был уже там и как руководитель успел покрыть себя славой. Вера Засулич, вынужденная томиться в эмиграции, еще какое-то время не могла вернуться в Россию. Заболевший Плеханов остался за границей. Остальные, включая Ленина, хотя и испытывали определенные опасения, стремились вернуться на родину. Их одолевали сомнения относительно личной безопасности. Несмотря на все обещания властей, всегда существовала вероятность ареста и длительного заключения. Но самые большие опасения вызывал тот факт, что в качестве политических лидеров они будут нежелательны в революционном водовороте событий. Появилось новое поколение революционных героев. Председателем Петербургского Совета был ранее ничем не прославившийся молодой адвокат Хрусталев-Носарь. Его заместителем, автором его манифестов, редактором его статей, восходящей звездой революции был не кто иной, как Троцкий. Новые времена требовали новых талантов, и прежде всего умения выступать перед широкой аудиторией. Ленин никогда прежде не выступал перед толпой. Теперь в Петербурге проходили многотысячные митинги, и молодой Троцкий уже считался непревзойденным оратором. Политические газеты и журналы издавались легально. Это было огромное благо, которое могло обернуться возможными затруднениями. Нельзя было надеяться на то, что читающая публика сможет оценить превосходных политических полемистов Мартова и Ленина, их шутки и саркастические замечания в адрес друг друга, их обвинения в предполагаемом предательстве летом 1903 года в Лондоне и зимой 1904 года в Женеве, карикатуры на меньшевиков, злорадство меньшевиков при виде растерянности Ленина, ухода Плеханова и тому подобное. Ежедневно происходили уличные бои и вооруженные восстания. В этом старые лидеры вряд ли могли быть чем-либо полезны. Они, занятые бесконечными спорами, были оторваны от событий в России. Короче говоря, окончательное поражение революции не только предоставило кратковременную передышку царскому правительству, но, не будет преувеличением сказать, сохранило большевизм и меньшевизм как политические движения.

Под воздействием революции Ленин из неистового, временами непоследовательного полемиста превратился в практичного, проницательного политика. Еще находясь в эмиграции, Ленин готовился к возвращению на родину. Большевики собирались издавать в России новую газету, и Ленину требовались авторитетные авторы. В газете «Новая жизнь» работали известные авторы, но Ленину хотелось чего-то большего. Он стремился привлечь к работе человека, чье имя и труды пользовались непревзойденным уважением среди социалистов и радикалов всех мастей. Таким человеком был Плеханов. Совсем недавно Ленин отказался считать его товарищем, а в октябре послал ему почтительное письмо. Без лишних слов Ленин сообщил «высокоуважаемому Георгию Валентиновичу», что «мы, большевики, страстно хотим работать с вами». Не соизволит ли он стать членом редакционной коллегии «Новой жизни»? Большевики, как, впрочем, и всегда, хотят, чтобы Плеханов принял непосредственное участие в революционном движении. Прошлые разногласия? Какие же это разногласия, это простые недоразумения. Он, Ленин, «никогда не хотел навязывать социал-демократам свою точку зрения».[146]

Просьбы о помощи были направлены и другим социалистическим знаменитостям. Сибарит Луначарский едва успел обосноваться во Флоренции, чтобы спокойно заняться литературной деятельностью, как в ноябре был вызван в Санкт-Петербург для участия в издании новой газеты. В том же месяце после долгих непонятных задержек Владимир Ильич наконец-то вернулся в столицу из эмиграции.

Пьянящая, возбуждающая обстановка, написал Мартов о своих первых впечатлениях от России. Всего пять лет назад он и Ленин покинули страну, в которой пропаганда социализма ограничивалась небольшими тайными кружками, а о какой-либо политической деятельности не было и речи. Теперь полиция беспомощно взирала на огромные толпы народа, слушавшие подстрекательские речи. В университетских аудиториях выступали представители соперничающих радикальных партий. Было понятно, что революция продолжается. Царский манифест от 17 октября только возбудил аппетит экстремистов. На следующий день после опубликования манифеста, 18 октября, известный московский юрист присутствовал на открытом заседании. Собравшиеся обсуждали, что больше подойдет для уличных боев, маузер или браунинг.[147]

Социалистическое движение процветало, и теперь тысячи людей стремились встать под его знамена. Денежные вливания, по большей части от богатых фабрикантов, шли на издание социалистических газет. Тиражи газет «Новая жизнь» и «Начало» (печатный орган меньшевиков) достигли пятидесяти тысяч.

Принимая во внимание оглушительный успех, Владимир Ильич для начала предпринял попытку обеспечить устойчивое положение в сложившейся ситуации. В первую очередь следовало решить проблему, связанную с отношением большевиков к Советам. Большевики враждебно отнеслись к появлению Советов, особенно Петербургского, но затем предприняли неуклюжие попытки захватить руководство этой новой формой пролетарской организации. В конце концов, их лидер учил их не доверять «стихийности». Петербургский большевистский комитет, представлявший несколько сотен рабочих, потребовал, чтобы Совет, объединяющий десятки тысяч, подчинялся ему. Вскоре Ленин понял несерьезность подобного требования; он пока еще не знал, что делать с этим «неожиданным дитищем революции». В какой-то момент он увидел в Советах будущее революционное правительство. В 1917 году, вернувшись в Россию, Ленин решительно провозгласил: «Вся власть Советам!» Но в ноябре 1905 года в Петербурге он как-то произнес неоднозначную фразу: «Совет не парламент и не орган пролетарского правительства, а орган стачечной борьбы, созданный для вполне определенных целей».

Ноябрь – декабрь 1905 года оказался тем редким исключением в политической жизни Ленина, когда на фоне важных событий он выглядел весьма незначительной фигурой. В то время как в Петербурге Совет рабочих депутатов вел переговоры с царскими министрами и, что на этот раз соответствовало действительности, руководил массами, он, самозваный лидер пролетариата, фактически оказался в роли пассивного наблюдателя. Чтобы скрыть этот позорный факт, советские историки прибегают к откровенному обману: Ленин определял стратегическую линию Совета или, что ближе к истине, большевистский комитет в целях безопасности запретил ему принимать участие в работе Совета. Но, честно говоря, подобное поведение Ленина, безусловно, говорит о его величии. Верному Луначарскому Ленин откровенно признавался во временной беспомощности большевиков.

Мало того, он отдавал должное человеку, которого больше, чем кого-либо, на протяжении двух последних лет осуждал, обвинял и оскорблял. «Троцкий заслужил свое место благодаря неустанной тяжелой работе», – со вздохом сказал он Луначарскому.[148]