Девушка, женщина, иная - Бернадин Эваристо

или мальчишки спрашивали у Санни, можно ли соскрести его темную кожу, а потом, насильно удерживая, проверяли сами с помощью жесткой щетки

будьте выше этого, говорил он детям за столом, пока они пили холодное молоко и ели бутерброды, перед тем как снова вернуться к работе на ферме

(подоить коров, для начала)

они просто дразнятся, и нечего жаловаться и лить слезы, кто-то вас обидел – дайте сдачи, и всё, забыли

это вам не сегрегированное общество, где жил я, вот там бы у вас не было никаких прав

моего младшего брата Санни, вашего дядю, облили керосином, а потом вздернули на дереве и подожгли под улюлюканье толпы

а потом фотографии разослали по всей стране, гордясь тем, что стали свидетелем линчевания

вы не видели женщину, которую изнасиловали, а через девять месяцев она родила белого младенца, и ее отец лично пришел к вашему отцу, чтобы извиниться за такой позор

вы всего этого не пережили

так что, негры, держите язык за зубами

Хэтти сказала ему – полегче, ты пугаешь детей, они будут презирать себя, а он ей: ничего, станут жестче, и что ты в этом понимаешь, полукровка?

тебе же нравилось, что я полукровка, сам говорил, а теперь колешь мне этим глаза, Слим?

а он ей: у негров есть все основания негодовать, они пережили четыреста лет рабства в Америке, над ними глумились, их топтали ногами

и эта пороховая бочка рано или поздно должна была взорваться

она ему: мы живем далеко от Америки, и здесь все не так, Слим, не идеально, но получше

а он ей: наши дети должны знать, что случилось с их дядей, знать историю страны, где такое было возможно, а твой долг, Хэтти, не закрывать глаза на расовые проблемы, у наших детей кожа смуглее, чем у тебя, поэтому их жизнь легкой не будет

он вел с ней эти разговоры, пока она не научилась смотреть на мир его глазами

они оба следили за новостями о протестах в защиту гражданских прав, и Слим говорил, что неграм нужны новые Малкольм X и Лютер Кинг

когда их убили с разницей в три года

он несколько дней пропадал в горах

Хэтти снова и снова убеждалась: ее детям не нравится быть цветными, и что с этим делать, она не знала

Ада Мэй ребенком рисовала себя беленькой, а Санни, начиная с двенадцати лет, не желал светиться вместе с отцом за пределами родной деревни, отказывался ходить с ним на ярмарки рогатого скота и умолял мать не пускать отца на школьные мероприятия

она случайно услышала, как ее сын сказал однокласснику: мой отец выгоняет овец на пастбище, он наемный рабочий

а ведь Слим готов был все отдать ради своих детей.

когда Аде Мэй и Санни было шестнадцать и семнадцать соответственно, однажды за завтраком они вдруг объявили, что уходят из дома

мы уезжаем прямо сегодня, и не пытайтесь нас остановить, сказал Санни, широко расставив ноги и расправив плечи, как взрослый мужик, бросающий вызов родителям

мы не будем скирдовать сено, вспахивать землю, доить коров и выносить навоз

по гроб жизни

Хэтти помнит это, как сегодня

Ада Мэй была в новом оранжевом платье мини с высоким воротником, которое она заказала по каталогу «Биба», и белых лакированных сапожках до колен, вместо прически пчелиный улей, накладные ресницы и обведенные черным карандашом глаза, отчего они казались огромными

красотка, хотя сама этого не понимала

а сегодня, разглядывая старые семейные фотографии, она не без грусти восклицает: а ведь я была хорошенькая, правда, ма?

Санни тогда был кожа да кости, как многие подростки, еще не ставшие мужчинами, ноги неуклюжие, весь какой-то нескоординированный, слишком быстро вытянулся вслед за отцом

в тот день на нем был ярко-лиловый вельветовый костюм, и стрижка почти под ноль, дабы скрыть всякие огрехи, как подозревала мать

и еще этот дурацкий пробор сбоку

ни ее, ни его одежда явно не годилась для долгого переезда в Лондон

а уехали они на мотоцикле «Хонда» – подарке на семнадцатилетие, который Санни выпросил у родителей

объяснил, что мотоцикл ему нужен для свободы перемещения

этот подарок им обошелся в две штуки

Ада Мэй села сзади, Санни завел мотор, и сладкая парочка рванула вниз с холма, а дальше навстречу гламурным столичным улицам, которые их уже поджидали

Ада Мэй станет секретаршей поп-звезды, а Санни богатеньким бизнесменом

тогда они с грохотом умчались из жизни родителей, оставив позади лишь выхлопные газы

а также Хэтти и Слима, навсегда застрявших на своих восьмистах акрах фермерской земли

потребовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что в «длинной комнате» больше не звучат пластинки Дасти Спрингфилда, Петулы Кларк и Силлы Блэк, под песни которых Ада Мэй танцевала на современный манер

если случайно заходил кто-то посторонний, она кричала: да оставьте же меня хоть иногда в покое!

там же Санни делал вид, что играет на гитаре, при этом слушая «Роллинг Стоунз»

а родители из интереса иногда подглядывали в окно

Хэтти и Слим находили странным то, что они едят вдвоем, а не вчетвером, что стирают один комплект постельного белья, а не три, что им не нужно угадывать настроения подростков, шатающихся по дому

они каждый день переживали, как там их дети справляются в столице

где можно ждать чего угодно

но с Лондоном у них не срослось, даже трех месяцев не прожили (легковесы!)

Санни успел поработать в бутике на Карнаби-стрит за деньги, на которые нельзя было прожить, а Ада Мэй мыла посуду в отеле «Риджент Палас»

жилье можно было снять только в доме-развалюхе вместе с цветными иммигрантами в трущобе под названием Ноттинг Хилл

причем иммигранты с презрением обзывали их белой костью

Хэтти хотелось им сказать, что это своего рода комплимент, она не могла понять, как ее отпрысков, живших на границе с Шотландией, занесло в Лондон, который, впрочем, оказался для них чужим

и она была только рада, когда они перебрались в Ньюкасл – все-таки семьдесят миль от родной фермы

вместо трехсот

Ада Мэй вышла замуж за Томми, первого же мужчину, сделавшего ей предложение, на что она уже и не надеялась

нельзя сказать, что в Ньюкасле к ней выстраивалась очередь из претендентов, мечтавших в шестидесятые годы прошлого века представить черную невесту своим родителям

Томми был уродцем, похожим на садового гнома, как шутили между собой Хэтти и Слим, да и умом природа обделила