Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

Глаза Керенеля вспыхнули пурпуром, подбородок приподнялся, будто слова королевы разомкнули оковы, что сдерживали его гнев. Губы его шевельнулись, тело качнулось вперед, словно он вот-вот что-то скажет, вот-вот двинется к ней. Однако слов у него, по-видимому, не нашлось, и рыцарь безмолвно замер, будто и сам не знал, что ему хочется сделать. Воспользовавшись его колебаниями, Луна продолжила:

– Вину предо мною ты искупил, будучи послан в Файф. Вернули тебя сюда не в награду, а из политических соображений. Ты был единственным орудием, оказавшимся под рукой, и я применила его к делу. Посему как королева извинений я не приношу: не отправив тебя на север, я могла не узнать, кто именует себя Властителем Сумрака, и пострадать из-за сего неведения много хуже. Но, говоря как лицо частное… я обошлась с тобою несправедливо, злоупотребив твоей верностью.

Тут Керенель, наконец, обрел голос.

– Да. Так и есть, – сдавленно, немузыкально проговорил он.

Нет, выказывать жалости к нему не стоило: жалость он непременно примет за оскорбление.

– Прежнее место в Халцедоновой Страже вновь за тобой, если тебе угодно занять его. Более того: за нелегкую службу жалую тебя любой наградой по твоему выбору – только назови.

Но рыцарь стоял без движения: голова склонена, черные пряди волос в беспорядке падают на глаза. Наконец он вновь поднял взгляд на Луну и заговорил:

– Я хочу лишь покинуть дворец и поселиться в иных местах.

Сердце Луны исполнилось печали.

«Не лги себе: любезностью извинений и щедростью ты надеялась вновь склонить его на свою сторону, чтобы все вновь стало по-прежнему. Однако не всякую обиду можно загладить так просто».

– Ты волен идти куда пожелаешь, – ответила Луна. В голос непрошеной гостьей вкралась дрожь. – Только задержись ненадолго снаружи: я велю принести твои вещи и вдоволь хлеба в дорогу.

Рыцарь одеревенел, напрягся всем телом, словно бы едва удержавшись от поклона. Ни слова более не говоря, он развернулся и вышел.

Луна смежила веки и бессильно опустила голову на подушки. Усталость вновь выжала ее до костей, но отдыхать было рано.

– Иррит?

Тишайший шорох дал ей знать, что наблюдавшая за аудиенцией эльфийка выступила из-за занавеси.

– Да?

– Будь добра, передай мой приказ сэру Перегрину. А после…

Нет, она – отнюдь не частное лицо. Она – королева, а в делах государства чувствам не место.

– А после передай сестрам Медовар: пусть пошлют следом за Керенелем одну из своих птиц. Я должна знать, куда он пойдет.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 7 августа 1659 г.

Когда ирландская посланница отправила Иррит на поиски Луны, расспрашивать, где ей найти королеву, не понадобилось. Каждый день королева подолгу отдыхала, а большую часть времени бодрствования посвящала мириадам дел, восстанавливая двор, но если ее не найти в королевских покоях или же в общих залах, то где искать – дело ясное.

В покои лорда Энтони беркширку пропустили беспрекословно. Вторгшиеся враги разорили комнаты, и, хотя придворные хобы вымели обломки и мусор и принесли новую кровать, с мебелью в спальне все еще обстояло неважно. Кроме кровати, в комнате имелось лишь кресло, в коем недвижной алебастровой статуей сидела Луна.

– Прошу прощения, – негромко сказала Иррит, искренне сожалея о том, что нарушает ее покой, – но леди Федельм послала меня к тебе с новостями.

Королева подняла тонкий, изящный палец в знак позволения продолжать.

– Она получила известия из Темера. Тот меч, Клайф Солаш, нашелся, и теперь у короля Конхобара… э-э… крупные неприятности.

Федельм выразилась куда как грубее и проще, однако язык Иррит мало-помалу начал осваивать придворные манеры. К тому же, в сей комнате вульгарность отчего-то казалась не к месту. Принц Камня уже целую неделю кряду покоился под одеялом и за все это время даже не шелохнулся, если не принимать в счет едва различимых вдохов и выдохов.

С тем же успехом он мог быть мертв, и почти все вокруг держались, будто так оно и есть. Разбившись на множество фракций, придворные наперебой обхаживали с десяток возможных преемников лорда Энтони – по большей части, из смертных, принявших участие в битве.

Тут Луна заговорила, и Иррит не сразу удалось сообразить, что речь не о вестях из Ирландии.

– Не знаю, что с ним и делать…

Иррит недоуменно моргнула. С кем, с Конхобаром? Да нет же, с Энтони!

– Что поделаешь, возраст. Смертные быстро устают от жизни, да и плоть их… дряхлеет.

Наконец-то придя в движение, Луна склонилась вперед и поправила девственно чистое стеганое одеяло, укрывавшее тело Принца.

– Дело не только в возрасте. Ни я, ни он еще никогда не взывали к Халцедоновому Чертогу столь горячо. Это-то и лишило нас сил.

Однако то, что перенесет бессмертная королева дивного царства, вполне могло погубить человека – тем более, старика.

«Она не желает признать, что его час настал».

– А может… – неуверенно начала Иррит.

«Как бы это ей объяснить без непростительной грубости?»

– А может, ему нужно побыть среди своего племени? Вдали от всего этого?

Да, такое его непременно погубит, но это ведь милосерднее, чем жизнь, подобная смерти…

Между тем глаза Луны округлились, словно Иррит зажгла свечу во тьме ее разума, вскинутые руки замерли в воздухе.

– Он сбился с пути, – прошептала королева, быстрым движением поднимаясь на ноги. Столь оживленной Иррит не видала ее с самого дня битвы. – Ступай, разыщи сестер Медовар. Они должны знать, где искать жену Энтони. Пусть кто-нибудь привезет ее в Лондон: а мы доставим Энтони домой. – Однако последнее было отметено резким взмахом руки. – Нет, дома у него больше нет. Подыщем другой. Но отыщи леди Уэйр.

Сент-Мартинс-лейн, Лондон, 10 августа 1659 г.

Джек Эллин потянулся к запястью сэра Энтони – не столько по необходимости, сколь из желания сделать хоть что-нибудь. Потчевать бесчувственного баронета какими бы то ни было снадобьями строгая, неулыбчивая, куда непреклоннее леди Уэйр, женщина, жившая в этом доме, настрого запретила.

Впрочем, Джеку не верилось, будто она вправду живет здесь. Привычки к обстановке, свойственной хозяйке в собственном доме, Анна Монтроз, как она назвалась, не проявляла ни в чем. Однако Джек, знакомый с законами конспирации, лишних вопросов не задавал. Несмотря на странность распоряжений касательно лечения, эта женщина желала сэру Энтони здравия, а посему Джек – до поры – счел ее другом.

Сейчас мистрис Монтроз на манер часового стояла в углу, сложив руки на жесткой груди корсета. Под жестким взглядом ее серых глаз делалось не по себе – еще один повод обратить все внимание на сэра Энтони. Дотянувшись до миски, Джек смочил в ней чистую тряпицу и выжал в рот больного тонкую струйку воды. Давно ли сэр Энтони пребывает без чувств? Об этом, равно как и о причинах, что ввергли баронета в столь жалкое состояние, Джеку никто сообщить не пожелал.