Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

Некогда среди сокровищ двора имелась драгоценная брошь, позволявшая связать любого, смертного или дивного, особым запретом, нарушение коего означало мгновенную смерть. И вот сейчас Луна с ужасом обнаружила, что, пусть ненадолго, но пожалела об ее утрате.

Отвернувшись, дабы спрятать лицо от взглядов придворных, она вновь опустилась на трон и кое-как совладала с терзающей душу неприязнью.

«Неужели такова моя судьба? Неужели, правя Лондоном, я обречена стать такой же, как Инвидиана?»

Нет. Этому не бывать.

– Пригурд Нельт, – вновь обретя хладнокровие, заговорила она, – согласен ли ты отречься от Ифаррена Видара, Никневен Файфской, Конхобара и всех их союзников?

Великан поднял взгляд на высоту подола ее юбок и прижал к сердцу огромный кулак.

– Ваше величество… никогда больше против вас, против Принца и Халцедонового Двора не обернусь! Ни делом вам не наврежу, ни угроз для вас в тайне держать не стану. Руки на вас и подданных ваших не подниму. И в том клянусь именем древней Маб.

Сердце болезненно сжалось в груди. Брать с него клятвы – после Керенеля-то – Луна вовсе не собиралась. Во-первых, у нее имелись кое-какие мысли, чем напугать Пригурда так, чтобы держался от врагов подальше. Во-вторых, столь опрометчивая клятва… осел, ну кто же так подбирает слова? Теперь он столь же бесполезен, как если бы был ей врагом.

Однако, связанного подобными узами, его можно было отпустить без боязни.

«Луна и Солнце! Будь все мои подданные связаны клятвой хоть вполовину от этой, и внутренних мятежей можно больше не опасаться…»

Еще одна мерзкая мысль! Парламент и Армия уже пробовали пойти сим путем, требуя самых разных, а порой и повторных клятв от членов марионеточной Палаты общин и прочих чиновников. И что же? Клятвы упали в цене, превратились в пустые слова. Ну уж нет, на такой риск она не пойдет.

Между тем, Пригурду следовало что-то ответить.

– Клятву твою, – собравшись с мыслями, заговорила Луна, – мы принимаем и признаем. Но, несмотря на это, твое лицо послужит нам неприятным напоминанием об измене и о том, чем заплатил за нее наш двор. Посему повелеваем тебе оставить Лондон и его окрестности и держаться от оных не ближе, чем в одном дне пути под страхом заточения и новой кары. Ступай и на глаза нам более не показывайся.

У Пригурда перехватило дух. Медленно, неуклюже, он склонил голову, едва не коснувшись носом пола, затем неловко поднялся и понуро уставился себе под ноги. Костоглод освободил его от оков. В полной тишине великан развернулся, волоча ноги, двинулся прочь и скрылся в коридоре за выломанными дверями.

– Теперь – к третьему нашему делу, – объявила Луна, дождавшись его ухода.

Все взгляды устремились на нее. Недолгая пауза, а за нею – приказ (каждое слово отточено, остро, как бритва):

– Приведите мне Ифаррена Видара.

Сент-Мартинс-лейн, Лондон, 14 августа 1659 г.

– Нужно было меня подождать, – сказал Энтони.

– Я не могла.

Сегодня Луна приняла другой облик – той самой худой, строгой женщины, что сопровождала Энтони на казнь короля, только моложе. Возможно, она не желала вновь прибегать к обличью мистрис Монтроз, возможно, вспомнила тот жуткий день – как знать?

– Мне нужно как можно скорее привести двор к порядку, а значит, разобраться с делами подобного свойства.

Казалось, вспыхнувшее в сердце нетерпение рвется прочь из груди. По-своему, это было неплохо: выходит, у него есть на то силы. Благодаря (по крайней мере, отчасти) обильному обеду, каковой Энтони как раз и уписывал за обе щеки. С утра он впервые за долгое время сходил в церковь и возблагодарил Господа за дарованную ему жизнь, не забыв и жену, ее сохранившую.

– Не так уж до меня далеко. Ты могла бы послать за мною гонца.

Но королева дивных решительно покачала головой.

– Нет. Ты должен оставаться наверху и вновь укорениться в мире людей.

Сколь же чудовищна порой ирония судьбы… Изможденный долгим пребыванием вне стен Халцедонового Чертога до полусмерти, он едва не погубил себя, слишком глубоко нырнув душою в его объятия. В минуты бодрствования Энтони почти не помнил, что чувствовал после того, как совлек вниз потолок, но эти чувства преследовали его в сновидениях.

В сравнении с ними тесный мирок этого дома казался необычайно красочным, вещным.

– Но не могу же я оставаться здесь вечно. Я должен снова побывать внизу, и как можно скорее.

Луна сделала паузу. Жаль, она не в истинном облике: под маской обычной женщины выражения ее лица не понять…

– Энтони… Хочется ли тебе?..

Вновь пауза.

– Чего? – переспросил Энтони, отложив на тарелку полуобглоданную фазанью ножку. – Остаться здесь или отправиться вниз?

– Освободиться от нас.

Резкость сих слов могла быть лишь плодом глубокого внутреннего смятения, сдерживаемого в узде. Нашарив салфетку, Энтони отер пальцы и поднялся.

– Луна…

Но дальше ее имени дело не двинулось: он просто не знал, что сказать.

– Не знаю, возможно ли это, – продолжала она, вскинув голову, – однако попробовать стоит. Связь с моим миром едва не погубила тебя, и не раз, а еще, я знаю, чудом не разрушила твой брак. Мне вовсе не хотелось, чтоб наша связь довела тебя до беды, но вышло иначе. Я бы щадила тебя больше, если б могла…

Свобода от дивных… Энтони просто не знал, что об этом и думать. Мир там, под ногами, был такой же частью его жизни, как и тот, где он пребывал сейчас.

«Ведь я провел с ними две трети жизни».

Но, может, для Луны он не настолько свой?

– Значит, я тебе больше не нужен.

– Ничего подобного! – Да, Луна вовремя взяла себя в руки, однако от этого невольного крика зазвенело в ушах. – Если на то пошло, это мы тебе ни к чему.

С каждой новою фразой разговор все дальше и дальше выходил за рамки здравого смысла.

– Ни к чему? Да как ты можешь такое говорить?

Луна с горечью рассмеялась.

– А что мы такого сделали для твоего мира, в чем сумели его улучшить? Нет, я не о давнем прошлом. Нас с самого начала этой борьбы кружит, как листья в потоке, а мы все тешимся иллюзиями, будто в силах направить течение, куда заблагорассудится. Когда Англия была лишь королевой и ее двором, мы, дивные, еще имели какие-то шансы управлять ее курсом. Теперь Англия для нас слишком велика, забот у нее куда больше, и эти заботы – что стоглавая гидра. Теперь сердце страны – парламент со всеми его противоречиями, и достойными способами я с ним управиться не могу.

Каждое из этих слов жалило, точно оса. До сего дня Энтони ни разу не слышал, чтоб Луна вот так упрекала себя за промахи. Нет, по сути, она, пожалуй, права, но что же подвигло ее на этакое самобичевание?