Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

А Валька Евсеева, кажется, влюблена в самом деле и ревнуетко всем подряд. Даже допустить не может, что ненавистная ей санитарка Аксаковазнает о Петре больше, чем она.

Тяжко придется Валентине, когда Петра выпишут. Может быть,надеется, что после войны он вернется к ней? Вряд ли. И дело не только в том,что на войне убивают. Кругом… так много девушек хороших… и на фронте они тожеесть!

* * *

Мурзик любил ночи больше, чем дни, потому что каждую ночьему снились сны, и сны эти были прекрасны. Ему снилась вся его жизнь. Он былмальчишкой, который то воровал, то пел в поездах, и старый диакон Благолепов,певший в церковном хоре с самим Аедоницким, пророчил Мурзику еще болееблестящую будущность. Иногда Мурзик даже просыпался, слыша свой мальчишеский«дишкантишко», выводящий:

Ах, зачем эта ночь

Так была хороша!

Не болела бы грудь,

Не страдала б душа.

Полюбил я ее,

Полюбил горячо,

А она на любовь

Смотрит так холодно.

Снилось Мурзику также, как он ходит по сормовским цехам итащит все, что плохо лежит. Эх, вольготные были времена при царе-батюшке! Авпрочем, Мурзику было отлично известно: и при большевиках рабочий класс тожесначала имел возможность набивать карманы всем, чем можно и нельзя, пока нестали за какой-нибудь жалкий болт упекать в такие дали дальние, о какихнесчастному Макару с его телятами и слыхивать не доводилось! Или виделосьМурзику во сне, как болтается он возле монополек со щербатой чашкою и дает ее впрокат за копейку или даже за две любителям выпить: не из горлышка же белоголовогочекушечного водку сосать, до такого русский народ в прежние времена неопускался! Порою снилась Мурзику его матушка, которую прозвали Муркой за то,что нагуляла сыночка невесть от кого, будто кошка гулявая… Он и по сю пору незнал, что было раньше, курица или яйцо, в смысле, прозвище его – Мурзик илифамилия – Мурзин, та фамилия, от которой он в 18-м году избавился, сделавшисьтоварищем Вериным.

В память о Вере.

И Вера ему снилась – чаще всего прочего.

Снилось, как он увидел ее впервые – загнанной в озеркохулиганами, перепуганной, рыдающей. Совершенно как в жизни, в своих снах ондоставал из кармана револьвер, украденный у какого-то пьяного в зюзюбелознаменца [11] , и стрелял в этих сволочей, а потом вытаскивал перепуганнуюВерку из воды. Но во сне выносил он на берег не тощенькую, уродливую горбунью,а красавицу, истинную красавицу, которую не зазорно бы даже царскому сынуповести под венец!

Впрочем, в его сердце Вера всегда была именно такой, и кабыне стыдилась она так своего уродства, кабы не замуровала себя в монашескиеодежды, кто знает, что могло случиться между ней и Мурзиком! Он всегда любил ееодну, только ее, прочие были бабы, она одна – Дева. И если б только она моглаповерить, что Мурзик даже горба ее не замечал, словно его и вовсе не было…

А может быть, так ему казалось уже теперь. Спустя тридцатьлет.

Да, в будущем году исполнится ровно тридцать лет с того дня,как пес сыскной Гришка Охтин убил Веру, но Мурзик ему этого до сих пор непростил. И никогда в жизни не простит! Одно утешение, что после той расправы наОстрожном дворе Охтин, конечно же, недолго пожил. Наверняка уже подох, как идругой пес, Смольников. Ну не могло быть иначе!

Долгие годы мысли об этих двух смертях утешали Мурзика ирадовали, однако последнее время почему-то перестали. Прежде всего потому, чтоон начал задумываться о своей собственной смерти, а вернее всего – о том, чтобудет после нее. Ну, с телом-то понятно, тело сгниет, и, честно сказать,Мурзику было все равно, сгниет оно где-нибудь в северной земле или воротится наволжские родные берега. Прах ко праху, тлен к тлену! Черт с ним, с тем телом.Но что будет с душой?

Раньше Мурзик был убежден, что души у него вовсе нет. Его нераз называли жестокой, кровожадной тварью, непременно прибавляя к этимнаименованиям также слова – бездушный злодей. Может, и впрямь раньше не было унего души, а потом откуда-то взялась? Что-то ж ныло там, в глубине его некогдабольшого, сильного и красивого, неутомимого на убийства, на злодеяния, блуд ипрочие земные удовольствия, а теперь изуродованного, иссохшего, усталого тела!Что-то бродило по ночам в прекрасном и далеком прошлом, с неохотой возвращаясьпо утрам в телесную оболочку (Мурзик просыпался очень тяжело и угрюмо, как бы струдом себя обретая)! Что-то трепетало, преисполняясь нежностью при одномтолько воспоминании о Вере! Что-то вдруг начало болеть и рыдать отневозможности их встречи там, за последним, за смертным пределом!

Теперь ему чудилось, что только мысль об этой встрече иподдерживала его всю жизнь. Оказывается, какие-то «поповские сказки» все жезапали ему в голову, какой-то «опиум для народа» все же отравил ум. Его нестрашила смерть, потому что впереди была сияющая даль и тонкий очерк девичьейфигуры – прямой, красивой, с длинной косой и чудесными ясными глазами, –замершей в ожидании… Но вдруг, в один ужасный день, Мурзик осознал, что никакойвстречи с Верой быть не может. Она, невинно убиенная праведница, мученица,обитает в раю. Он же попадет в ад, где ему прежде казалось очень заманчиво:ведь туда должно было отправиться все веселое, все самое привлекательное:молодые, тугие, грудастые девки и бабы (а также дамы, коих Мурзиком былоперепорчено великое множество), щегольская одежда и обувь, которую Мурзик оченьлюбил (плисовые пиджаки в талию, кумачовые косоворотки, кожаные скрипучиерегланы, френчи или парусиновые костюмы, сапоги с калошами или без оных,фасонные, «бутылками», или светлые штиблеты, кожаные фуражки и шляпы канотье).В ад отправятся песенки развеселые, в том числе та, старая, самая любимая:

Не понравился ей

Моей жизни конец,

И с немилым, назло мне,

Пошла под венец.

Не видала она,

Как я в церкви стоял,

Прислонившись к стене,

Безутешно рыдал.