Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

В ад непременно отравилось бы золотишко, некогда натыренноеу молодой, злой, аки бес, но такой глупой Советской республики и надежнозахованное в некоем тайничке… Эх, беда, так и пролежит оно в том тайничке доСтрашного суда! Мурзик делал припас на черный день, но как-то так вышло, чтоприпас и черный день несоединимо разнеслись во времени и пространстве. В адупредстояло оказаться водочке и селедочке, и квашеной капустке, и соленымогурцам, и картошечке с маслом, и колбаске с чесноком, и белым французскимбулкам, толстым сладким пряникам, которые Мурзик любил до умопомрачения икоторые готов был есть хоть сутки напролет, уничтожал фунтами, ну а потом,когда фунты отменили как буржуазный пережиток, килограммами… Такое ощущение,что из всей вкусной еды в рай допускались только яблоки. Яблоки Мурзик тожеочень жаловал. Особенно анис. Яблоки и Вера – это были, конечно, главныепрелести райской жизни!

А между тем Мурзик понимал, что оказаться в раю у него нетникакой надежды. Руки его в крови не то что по локоть… всей воды мира нехватит, чтобы их отмыть. И всего в мире щелока. Их ни в каком чистилище неотчистят! Куда с такими-то ручищами он собрался, в какой, к черту, рай? Гореть,гореть ему в аду… Да это ладно, а вот что неладно, так то, что встречи с Веройне будет!

Разве что он исхитрится – и заслужит прощение у вышних сил…

А как его заслужить?

Мурзик думал-думал – и выискал-таки ответ: если Вера быламученицей, значит, и ему предстоит сделаться таким же мучеником, страданиямиискупить грехи.

И вот Мурзик мучеником стал – не прилагая к тому никакихусилий со своей стороны. Терновый венец обеспечили ему два человека. Одного онзнал как облупленного – вернее, думал, что знает. Вот уж от кого не ждал онподлянки, так это от Шурки Русанова! А поди ж ты… Неужели Шурка таким образомотомстил ему за некоторые игры, учиненные Мурзиком еще в 17-м году? Да ну,глупости, разве можно на такие вещи обижаться! Это у Мурзика не укладывалось вголове. Однако же Шурка донес на него… донес за то самое золото… И как узнал?Уму непостижимо. Тайник свой Мурзик все же уберег, да что в том толку…

Вторым человеком, который очень сильно постарался радиМурзикова тернового венца, была какая-то случайная шлюха. Из ее последних словон мог заключить, что девка тоже за что-то мстила ему. И это было ещенепонятней, чем с Шуркой. Он ее в глаза никогда не видел, раньше-то. Ну,переспали, так она сама к нему клеилась. И разве она одна такая?

Ну, видать, одна. Сколько ни имел Мурзик баб и девок, а ниодна не приносила ему такой поганый дар. Сколько мук пришлось принять, покаизлечился! Во время и в самом деле мучительных, унизительных процедур Мурзикаутешало только воспоминание о том, как хрустело под его пальцами слабое горлотой девки, которую он спровадил на тот свет… Лёлька, что ли, ее звали? Да,Лёлька Полякова.

Вот же какая поганая фамилия! Ведь энкавэдэшник, стараниямикоторого Мурзика превратили в червя земного, облысевшего, беззубого, с отбитымливером, тоже был Поляков. Он даже чем-то напоминал ту девку: тоже былчерноглазый да тощий. Эх, кабы еще до Полякова добраться, до его горлышка…

«Нет, – подумал Мурзик, до света проснувшийся и тихо лежащийна нарах, глядя, как неверный полусвет раннего северного утра брезжит вузеньком, скупом окошке. – Нет, не нужен мне Поляков! Пусть живет. Или пустьсдохнет – не мое это дело! Я устал».

Как-то так случилось – Мурзик и сам не заметил, как и когдаэто произошло, – но словно наросло что-то на его сердце… новое. Он вспоминал,как лежал больной и подыхающий от своей флегмоны без сна, чуть живой отстраданий, и наблюдал, как вбитый в стену перед его лицом гвоздь на рассветепокрывается белой снежной шапочкой – к утру в бараке холодало до невозможности.Так же покрылось новой, непонятной оболочкой его сердце. Он больше никому нехотел мстить.

Он никому ничего не простил – этого не было. Он простоустал, смертельно устал ненавидеть. Сердце не могло больше выноситьожесточения. Оно хотело покоя. Оно хотело хоть какой-то радости!

Где ж ее взять? Сердце ведь занято ненавистью. Может быть,если изгнать ее из сердца, туда на смену ей придут покой и радость? Место ведьбудет свободно!

Александра, дура, ходила на подгибающихся ногах… небось оназатряслась бы еще больше, если бы Мурзик упомянул, что ее драгоценная доченькатоже приложила руку к тому, что из него сделали такое охвостье человеческое. Новедь и Ольгу он отпустил с миром, как отпустил прежде и Шурку, и следователяПолякова. Тем паче что Шурка-то вообще был недосягаем для какой бы то ни быломести. А вот интересно, в раю он или в аду? Небось в раю… Беззлобное было, вобщем-то, создание, беззлобное, безвредное, и кабы не взял его в клещиследователь Поляков… Положа руку на сердце, Мурзика он тоже крепко брал,Мурзик-то ведь тоже на кого-то там что-то писал, какие-то доносы… так что иШурку он в глубине своей вновь образовавшейся души понимал лучше, чем это могласебе вообразить Александра.

Судя по всему, она даже не подозревала о смерти брата. Да…рассудила их судьба с Шуркой Русановым! Прежний Мурзик порадовался бы:проглотил свою маслину поганый стукач! – и мстительно обрушил бы на сеструпоганого стукача эту весть. Мурзик нынешний молчал. Прежний Мурзик насладилсябы зрелищем того, как ее размазало бы при такой сокрушительной новости, как оназарыдала, смялась, постарела бы в одно мгновение. Мурзик нынешний не хотелвидеть ее слез. Прежний Мурзик наслаждался бы ее страхом. Мурзику нынешнемуделалось тошно от того, что она смотрит на него с плохо скрываемым ужасом идержит при себе этого недоделанного лепилу – санитара. Как будто он защитил быее, если бы Мурзик захотел ей что-то худое сделать!

Он хотел одного – смотреть на нее.

Да нет, ничего такого! Совсем ничего! Даже в те времена,когда он всерьез подумывал жениться, и присматривался к окружающим бабам, ивдруг начал выбирать между обеими Аксаковыми, матерью и дочкой, он выбрал Ольгусовсем даже не потому, что у нее буфера дуром торчали и она могла родить, а уАлександры пробежали уже по лицу морщинки и тело увяло, конечно. Детей он,сказать по правде, и не хотел. Не было охоты возиться с короедами. Опять же,дурное на дворе стоит время: тебя в любой момент могут к ногтю прижать, атвоего ребенка отправить в детдом как сына или дочь врага народа или вовсе подчужим именем. И вырастет он, не помня родства… Нет уж, нажился он сам Мурзикомбезродным, чтобы еще и свое потомство на ту же участь обрекать! Может быть,когда-нибудь потом, когда в стране все устаканится…

Устаканится, как же!