Когда гений терпит поражение - Роджер Ловенстайн

Хотя Фишер и был бюрократом, зарабатывающим жалкие крохи по сравнению с тем, что получали его гости, он находился в центре их внимания, поскольку среди присутствующих был единственным, кто мог представлять те самые «интересы общества», которые ныне находились под угрозой. Питер Фишер говорил лишь несколько минут. Он сказал, что Федеральная резервная система хотела бы увидеть, способен ли частный сектор найти решение, позволяющее избежать хаотичной ликвидации и сохранить систему. В остальном Фишер занимал нейтральную позицию, умышленно не вдаваясь в детали. Эллисон заметил по этому поводу: «Казалось, он просто арендовал помещение». Разумеется, Фишер сделал гораздо больше. Федеральная резервная система не каждый день приглашает тузов Уолл-стрит в зал своих заседаний, и собравшиеся знали об этом.

Оглядывая зал, Томас Руссо прежде всего испытал священный, но быстро исчезающий трепет удовлетворения тем, что стал членом такого сообщества. По ходу развития дискуссии Руссо, старший юрист Lehman Brothers, начал осознавать иронию происходящего. «Насколько люди, взобравшиеся на такую высоту, способны действительно понимать то, что делается на гораздо более низком уровне?» – задумался Руссо. Все они умели соблюдать надлежащие правила осторожности, но никто из них не был обучен поведению в чрезвычайных ситуациях вроде этой.

Эллисон вкратце изложил свой план, и представители всех крупнейших банков выступили в его поддержку. Комански сказал: «Это не первый случай, когда мне надо решать, что делать с деньгами, но, полагаю, это правильное предложение». Он не стал утруждать себя разъяснениями причин собственных страхов. А страшили неуправляемость и оглушительность убытков Merrill в случае банкротства LT. Другие банки также были обеспокоены. Lehman Brothers возражал против такого же взноса, как и с крупных банков. Почему бы каждому банку не сделать инвестиции пропорционально степени своих рисков? Тейн отверг это предложение как осложняющее дело – времени не было. Далее в ход пошло раздувание собственных интересов за счет чужих. Лабрекье из Chase ядовито обвинил Bear Stearns в провоцировании кризиса. Лабрекье знал, что Bear Stearns все еще держит палец на спусковом крючке. Кейн, представлявший компанию, получавшую 30 миллионов в год за расчетное обслуживание LT, и сам инвестировавший в фонд, был подчеркнуто молчалив.

Затем финансисты излили свое раздражение на LT. Они сносили все выходки этой шайки из Гринвича. Целых четыре года партнеры держались особняком, уводя у банков из-под носа самые лучшие сделки и даже не пытаясь скрыть свое самодовольство и высокомерие. Теперь все они оказались лжепророками. Банкиры чувствовали себя задетыми: они пострадали из-за доверчивости. Некоторые из присутствующих настаивали на том, что от партнеров следует избавиться. Почему надо отдавать деньги èì? Эллисон и Корзайн неоднократно отлучались, для того чтобы сообщить Меривезеру самые последние новости (представители по крайней мере двух банков непременно принимали участие в каждом телефонном разговоре, что должно было исключить возможность тайного сговора). Меривезер, по-видимому, был подавлен сообщениями об озлобленности против него. «Что ж, помогу чем смогу», – тем не менее прошептал он.

Тейн из Goldman, лучше других знавший ситуацию в LT, описал риски, связанные с портфелем фонда. Собравшиеся согласились с тем, что любые вложения должны делаться в форме инвестиций в собственный капитал LT, но, за исключением четырех ведущих банков, никто не был готов дать конкретные обязательства. Большинство банков полагали, что в случае банкротства LT убытки будут меньше 250 миллионов. Зачем бросать хорошие деньги на спасение банкрота? Эллисон указал на вероятную катастрофичность последствий, они могли быть даже хуже, чем после российского дефолта. Он напомнил собравшимся о том, что активы LT составляют 100 миллиардов, а номинальная сумма рисков по операциям с ПФИ равна триллиону долларов.

Более того, позиции LT по акциям были призрачны. Некоторые инвесторы не вложили бы деньги в акции, если бы не инвестиционная политика, обеспеченная опционами, а LT была крупнейшим поставщиком такой политики. Было вполне возможно, что с исчезновением LT эти инвесторы уведут свои деньги из акций. Никому из банкиров не хотелось стать свидетелем дальнейшего сотрясания рынков. Находившегося в зале Флюга охватил страх. Затем он почувствовал уныние: у него был день рождения, а он проводил этот день взаперти, сидя в конференц-зале.

Около 11 часов вечера Фишер предложил прервать заседание и возобновить его утром, в 10 часов. Эллисон и один из его коллег по Merrill, Том Дэвис, вернулись в свой банк, для того чтобы заново сформулировать условия. То и дело сталкиваясь с требовавшими решения деликатными вопросами, они звонили Меривезеру, который бодрствовал в Гринвиче. Около часа ночи Эллисон представил новую редакцию проекта решения Корзайну и Мендосе; он не хотел никаких неожиданностей в среду. В три ночи, когда в Париже уже наступило утро и начался рабочий день, Эллисон отправил по факсу новые условия урегулирования контрагентам LT во Франции, а потом уехал домой. На следующий день ему было необходимо добиться от каждого банка обязательств. Эллисона интересовало, удастся ли это сделать[263]. Никто никогда еще не собирал 4 миллиарда долларов за один день.

В Merrill поняли, что в этой спешке им понадобятся услуги юристов. Филип Харрис, партнер в компании Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, бывшей внешним юрисконсультом Merrill, занимался LT еще во время первоначальной мобилизации капитала. Харрис, специализировавшийся на инвестиционных фондах, хотел, чтобы в данном случае в работе принял участие и специалист по урегулированию долгов. В половине третьего ночи он позвонил одному из партнеров своей юридической фирмы, Дж. Грегори Милмо, который спал у себя дома. Милмо, 55-летний, седой, носивший очки в золотой оправе поверенный, с вкрадчивой манерой разговора, специализировался на банкротствах. Бывший когда-то пианистом, Милмо получил работу в отделе писем Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, а потом пошел учиться в школу права.

– Кое-что назрело, – сказал ему Харрис, – ты нам нужен. Милмо пообещал прибыть утром как можно раньше.

– Нет, – объяснил Харрис, – нужно приехать сейчас же. Милмо принял душ, оделся и сел в свой «вольво». Он ехал на Манхэттен в самые спокойные часы, какие только бывают в Нью-Йорке. К половине четвертого утра он добрался до темного, отражающего блики света небоскреба, где находилась штаб-квартира Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, и приступил к работе.

* * *

Только что прилетевший в Нью-Йорк Макдоноу прибыл в здание Федерального резервного банка рано утром в среду. На улицах города детские коляски сражались за пространство с вереницами лимузинов, которые осторожно, на малой скорости двигались по узким улочкам. Впереди замаячило здание банка. Его высокий фасад завершался вечно пустовавшим балконом. Здание выглядело так, словно проектировавший его архитектор стремился придать своему творению одновременно и торжественность дворца, и неприступность крепости. Макдоноу позвонил своим коллегам в Европейском центральном банке и уведомил их о кризисе. Его коллеге Фишеру позвонил Джимми Кейн из Bear Stearns. Кейн, чей банк не подвергался особому риску, сказал, что Bear Stearns не будет участвовать в спасательной операции и не внесет никаких денег. Фишер попросил Кейна подумать еще раз, прежде чем принять окончательное решение, на что Кейн ответил загадочной фразой: «Если хочешь, чтобы этот план сработал, не придерживайся алфавита».