Трещина в мироздании - Дженнифер Даудна

На протяжении большей части истории нашего вида мы испытывали давление со стороны природы – медленное, часто неощутимое. А сейчас оказались в положении, когда мы сами контролируем точку приложения и интенсивность этого давления. С этого момента изменения будут происходить с гораздо большей скоростью, чем та, к которой приспособлены наши тела и наша планета. Тяжело предсказать, каким будет геном среднестатистического человека всего через несколько десятилетий. И как узнать, как наш вид и наш мир будут выглядеть через несколько сотен – или несколько тысяч – лет?

Олдос Хаксли изобразил будущее человечества, разделенного на генетические касты, в своем прославленном и жутковатом романе “О дивный новый мир”; публикации в медиа о редактировании генома клеток зародышевого пути редко обходятся без прямого или завуалированного упоминания этой книги. Но действие антиутопии Хаксли происходит в 2540 году. Кажется маловероятным, что генетическое неравенство – если редактирование генома клеток зародышевого пути действительно к нему приведет – проявится лишь через столь значительное время. И только подумайте обо всех других изменениях, которые технологии, подобные CRISPR, могут внести в наше общество и в нас как биологический вид в целом за половину тысячелетия. Это отрезвляющее занятие, если не сказать больше.

Многие из этих изменений будут однозначно позитивными. CRISPR обладает потрясающим потенциалом для улучшения нашего мира. Представьте себе, как с помощью редактирования генома мы побеждаем самые тяжелые генетические заболевания – подобно тому как вакцинация избавила мир от натуральной оспы (и может в скором времени избавить его от полиомиелита). Представьте себе, как тысячи ученых используют CRISPR для изучения такого бича человечества, как рак, и разрабатывают благодаря этим исследованиям новые способы терапии раковых заболеваний – или даже полного избавления от них. И представьте фермеров, селекционеров и мировых лидеров, искоренивших голод во всем мире благодаря сельскохозяйственным культурам, полученным с помощью CRISPR и способным лучше переносить наш меняющийся климат. Эти картины могут стать – или не стать – явью в зависимости от выбора, который нам предстоит сделать в предстоящие годы.

Лишь немногие технологии сами по себе плохи или хороши; важно в первую очередь то, как мы их используем. И когда речь заходит о CRISPR, то возможности, которые эта новая технология открывает – как “добрые”, так и “злые”, – ограничены только нашим воображением. Я убеждена, что мы сумеем использовать их во благо, а не во вред, но отдаю себе отчет в том, что это потребует от нас общей и личной ответственности. Как вид мы никогда не делали ничего подобного – но, с другой стороны, у нас никогда раньше не было для этого возможности.

Способность контролировать генетическое будущее нашего вида одновременно воодушевляет и пугает. Принятие решения, как быть с этой способностью, может оказаться самой сложной задачей, с которой приходилось сталкиваться человеческим существам. Я надеюсь – нет, верю, – что мы с ней справимся.

Я пишу эти строки по дороге домой из нью-йоркской лаборатории в Колд-Спринг-Харбор, где я участвовала во второй ежегодной конференции, посвященной революции в редактировании генома, которую запустил CRISPR. Сборник тезисов конференции, содержащий краткие описания всех представленных на ней научных работ, открыт у меня в ноутбуке, как и заметки по итогам множества моих дискуссий с участниками конференции. Среди 415 участников конференции были не только сотрудники академических и коммерческих лабораторий, но и врачи, журналисты, редакторы различных изданий, а также люди с генетическими заболеваниями. Я уже видела подобную пеструю толпу на множестве семинаров, которые проводила для различных университетов и фондов в последние несколько лет. Эта пестрота отлично демонстрирует, каких групп населения коснется развитие технологий редактирования генома и кто способствует популяризации новых вариантов их использования.

Пока я была в Колд-Спринг-Харбор, одна студентка – беременная молодая женщина с заметным уже животом – представилась и спросила, могу ли я кратко описать собственный путь исследовательницы и матери, находящейся в самом эпицентре CRISPR-революции. Вначале, подумав о метафорической дистанции, которую я преодолела в этом качестве, я не смогла сдержать смех. А потом все же попробовала составить описание своего пути.

Это была дорога со взлетами и падениями, с такими перипетиями, которые я и представить себе не могла, отправляясь в путь. Я испытала чистую радость открытия; “удовольствие от понимания вещей”, как выразился физик Ричард Фейнман. Вместе со своим сыном я восхищалась механизмами, с помощью которых бактерии программируют белки таким образом, чтобы они работали в качестве вооруженной охраны, узнающей и уничтожающей вирусов-интервентов. Я вкушала заново все прелести студенчества, изучая эмбриональное развитие человеческого организма и медицинские, социальные, политические и этические проблемы, связанные с репродуктивными технологиями. Я открыла для себя, за какого особенного человека вышла замуж: мой партнер мудр, умеет меня поддержать и виртуозно справляется со всем, от управления лабораторией мирового уровня до помощи сыну в строительстве ракеты и подачи документов на регистрацию изобретения в Патентное ведомство США. Еще он готовит потрясающую кесадилью с грибами и прекрасно разбирается в кьянти.

За последние четыре года (и, что говорить, на протяжении всей моей карьеры) мне выпала удача и честь работать с одними из лучших и наиболее выдающихся ученых в мире. В работе моей собственной лаборатории важную роль сыграли старания и отдача бесчисленного множества студентов, постдоков и научных сотрудников, таких как Блейк Виденхефт, Рейчел Хорвитц, Мартин Йинек и соавтор этой книги Сэм Стернберг, – именно они ежедневно проводили эксперименты. За пределами моей лаборатории я получила большое удовольствие от работы с такими светилами научного мира, как Пол Берг и Дэвид Балтимор, которые помогли нам запустить публичное обсуждение редактирования генома, и с потрясающими коллабораторами, такими как Джилл Бэнфилд и Эммануэль Шарпантье, подтолкнувшими меня к исследованиям в новых областях науки.

Да, коллаборации – это смазка для колес научной машины, но соревнование зачастую выступает в роли не менее важного компонента – ключа зажигания для ее двигателя. Здоровое соперничество – естественная составляющая процесса научных исследований, и оно лежало в основе множества величайших открытий человечества. Однако временами меня брала оторопь от того, насколько сильна может быть конкуренция в изучении и использовании CRISPR и как изменилась эта область за годы, став огромным полем, с которым соприкасается буквально любой исследователь-биолог.

Эти два кита науки: конкуренция и коллаборация – определили мою карьеру и сформировали меня как личность. За последнее десятилетие (это бывало и раньше, но теперь проявилось особенно ярко) я стала свидетелем полного спектра человеческих взаимоотношений – от крепкой дружбы до возмутительных предательств. Эти случаи рассказали мне кое-что и обо мне самой, продемонстрировав, что человеку необходимо выбирать, управляет ли он своими амбициями или амбиции управляют им.