Песнь Бернадетте. Черная месса - Франц Верфель

целые дни в кашо, нянчится с младшими братьями, больше, чем прежде, помогает матери по хозяйству. Но занятия в школе пропускает по любому поводу. В канун последнего мартовского четверга Бернадетта вдруг узнает – она не могла бы сказать, каким именно образом, – что Дама возвещает ей о своем скором появлении. Бернадетта вся в огне от беспокойства и счастья. Она тотчас сообщает эту новость матери и тетушкам Бернарде и Люсиль. Всю ночь она не смыкает глаз.

Утром того четверга, последнего в марте, доктор Дозу в одиннадцать часов является в дом декана. Обычно они видятся редко и большей частью лишь на официальных церемониях. Хотя они мало общаются друг с другом, однако же питают друг к другу взаимную симпатию, поскольку каждый из них знает, что второй, несмотря на неодобрение высших кругов общества, всегда становится на сторону трудящихся и обремененных.

Декан встречает доктора с большой радостью, хотя и не скрывает удивления по поводу столь раннего визита. Он не может отказать себе в удовольствии распить с гостем бутылочку бургундского:

– Дорогой Дозу, нам так редко выпадает случай поболтать друг с другом.

– Я пришел к вам, собственно, вовсе не затем, чтобы поболтать и распить бутылочку, господин декан, – возражает доктор, задумчиво разглядывая пурпурное вино на свет.

– Я был бы рад в кои-то веки быть вам чем-нибудь полезен, – говорит Перамаль, пристально вглядываясь своими удивительными горящими глазами в худощавое лицо доктора.

– Боюсь, вы сможете быть мне полезны только тем, что выслушаете меня, святой отец… Дело в том, что нынче утром я побывал у грота Массабьель…

Перамаль вскидывает голову, но ничего не говорит, не желая открывать свои мысли.

Дозу мнется:

– Я уже не впервые присутствую при этих «явлениях»… Но сегодня я видел… Не знаю даже, как это назвать… Это нечто из ряда вон выходящее…

Перамаль пристально смотрит на доктора, не меняя несколько напряженной позы и не говоря ни слова.

– Мне придется, господин декан, сделать несколько предварительных замечаний. Вы, вероятно, слышали, что я тщательно обследовал дочку Субиру еще два месяца назад, во время одного из ее «видений». И тогда я пришел к выводу, что у девочки нет ни каталепсии, ни психических отклонений…

– И вам удалось поставить определенный медицинский диагноз? – перебивает его Перамаль.

– Психические состояния такого рода пока еще мало исследованы. Есть, правда, большое количество научных книг и статей, которые я выписал и изучил, но, откровенно говоря, пользы от них оказалось мало. В конце концов я нашел некое объяснение в неоднократно описанных случаях, когда люди, подверженные «видениям», под воздействием увиденного сами погружались в гипнотический сон.

– Стоп, уважаемый доктор! Означает ли ваш вывод, что вы считаете Бернадетту истинной духовидицей и исключаете любое более грубое объяснение?

– Бернадетта, – возражает Дозу, – несомненно истинная духовидица. Однако сами по себе видения, по-моему, не представляют собой чего-то сверхъестественного, покуда не оказывают объективного воздействия. Господин де Лафит утверждает, что высокоразвитый интеллект, порождающий видения, создает великие шедевры духа и искусства. В этом-то, дескать, и состоит секрет Микеланджело, Расина и Шекспира. Подобные великаны духа, однако, почти не сознают самого факта видения, в то время как гениальные, но примитивные мозги отчетливо видят перед собой субъекты своих галлюцинаций, к примеру – Даму из Массабьеля…

Перамаль отложил в сторону свою длинную трубку и недвижно сидит за столом.

– И вы считаете это определение парижанина исчерпывающим?

– Я считал его исчерпывающим до той минуты, когда в Гроте забил родник.

– Значит, вы полагаете, возникновение источника – достаточное основание для того, чтобы считать все происшедшее чудом?

Этот вопрос задевает Дозу за живое.

– Я ученый-естествоиспытатель, мой досточтимый друг. Нашему брату вера в чудо абсолютно несвойственна. Источник – всего лишь источник. Науке известны сверхчувствительные натуры, обладающие необычайным чутьем на воду или на месторождения металлов. Возможно, Бернадетта из их числа.

Перамаль нарочито подчеркнуто произносит три слова:

– Примитивна, гениальна, сверхчувствительна! Достаточно ли этого, чтобы все объяснить?

– Было бы достаточно, господин декан, до… Да, до тех пор, пока не произошло исцеление ребенка Бугугортов…

– Уж не заставляет ли вас это исцеление распрощаться с естествознанием и поверить в чудо?

– Не совсем, господин декан, – мнется Дозу. – Мой коллега Лакрамп считает, что в воде источника, возникшего в Гроте, содержатся какие-то неизвестные целебные вещества. Такую вероятность я не могу полностью исключить…

– Конечно, сильнейший аргумент, – очень медленно произносит хрипловатый голос Перамаля, – что одно-единственное погружение в воду источника исцеляет парализованного младенца…

Доктор кивает:

– Очень сильный аргумент, особенно если учесть, что исцеление произошло мгновенно. Однако я не могу не согласиться с коллегой Лакрампом: вероятно, купание в источнике лишь ускорило давно начавшийся замедленный процесс выздоровления, каким-то образом не замеченный мною. Хотя и мать, и многие другие свидетели утверждают, что ребенок ко времени исцеления уже агонизировал… Но то, что произошло сегодня, не оставляет ни малейшего места для сомнений. Это неопровержимый факт, и я сам – его очевидец!

Перамаль молчит. Он не отрывает взгляда – уже не горящего, а какого-то странно застывшего – от лица гостя. Дозу рассказывает: сегодня он отправился к Гроту, потому что ему было интересно посмотреть, как свидание с Дамой после столь долгой разлуки отразится на состоянии духовидицы. И действительно, Бернадетта явно погружалась в экстаз, более глубокий и длительный, чем когда-либо прежде. Видимо, свидание с Дамой потрясло ее до глубины души. Кроме того, странное преображение детского личика в мертвую маску дивной красоты никогда не бывало столь внезапным и потрясающим, как в этот день. Все женщины и часть присутствующих мужчин плакали. Бернадетта стояла на коленях почти неподвижно. Обычные ритуальные действия, даже поклоны и шепот, исчезли почти совсем – осталась лишь молитва по четкам. Впервые Дозу наблюдал, как девочка впала в своего рода глубокий сон, граничащий с полной потерей сознания. Этот сон чрезвычайно его удивил, так как раньше он много раз замечал, что Бернадетта, несмотря на видимую отрешенность, воспринимает все происходящее вокруг. Как всегда, она держала черные четки в левой руке, а горящую свечу – в правой. Руки ее не двигались. Между пальцами левой руки, немного приподнятой, свисали четки. И вдруг правую руку девочки – вероятно, из-за веса толстой свечи – повело влево и вниз, так что пламя свечи рванулось вверх между растопыренными пальцами левой руки. И родственники уже бросились к Бернадетте, чтобы вырвать из ее руки свечу. Но в Дозу, по его собственным словам, проснулся исследователь. Раскинув руки, он удержал женщин и не дал им приблизиться к девочке. Потом он вытащил из кармана часы. Никакой обморок не