Лунный свет - Майкл Чабон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 ... 104
Перейти на страницу:

– Ладно.

Я понимал, что мне таким не стать, даже если я положу на это жизнь. Но отчасти мне всегда хотелось быть именно таким.

– Он и мне сердце разбил. – Мама как будто говорила сама с собой.

– Что?

Мне показалось, что я тону в лунном диване – последней общей покупке родителей до отцовского исчезновения. Мальчиком в семидесятых я наблюдал, как мама, словно пламенный юнец после Форт-Самтера или Пёрл-Харбора, вступает в ряды освобожденных женщин. У вставших под это знамя откровенность считалась не только условием, но и непременным следствием любовного приключения. В те годы мне случалось услышать вещи, которые меня шокировали. Со временем я привык, мне даже начало нравиться – само ощущение шока, как я понимаю. Потом, примерно к выборам Рейгана, она угомонилась. Я утратил навык, и сейчас мама застала меня врасплох. Она сидела с распахнутыми глазами и отвисшей челюстью. Только через минуту я понял, что она передразнивает мое выражение, и закрыл рот.

– Ты же… ты же не спала с дядей Рэем? – спросил я.

– Он был не настолько уж меня старше. Ну или я его не воспринимала настолько старше. – Она допила остатки чая с виски. – И вообще, он на самом деле был мне не родной дядя.

– И все-таки. Мам, ты была несовершеннолетней. Ребенком.

– Верно, – ответила мама, застегивая на кожаный язычок черно-белую планету своего отрочества и других утраченных вещей. – Это было преступление. – В ее голосе мешались горечь и нежность. – Он точно был негодяем.

– Он тебя…

– Там не обошлось без алкоголя. Если честно, я ничего толком не помню. Но видимо, мне не понравилось, потому что на следующий день я выстрелила ему в глаз.

– Что?!

– Стрелой из лука.

– С лошади?

– Я сказала, что не хочу фотографироваться.

– Ну, мам, ты даешь.

Я представил, как дядя Рэй, в бермудах и гавайке, падает на газон, а из глаза у него торчит стрела.

– Наверное, я разозлилась. Я к тому времени была зла на все.

Я ощутил, как холодное железо входит в левый глаз, как все заливает красным. Меня передернуло.

– Понимаю, – сказала мама.

– Ладно, – заметил я уже более философским тоном. Потрясение немного прошло, и теперь чем больше я думал про мамину месть, тем меньше она меня удивляла. Дядя Рэй вроде бы славился догадливостью, но маму он понимал плохо, иначе бы близко не подпустил ее к луку и стрелам. – В общем, жизнь тебя так серьезно шарахнула.

– Для начала. А потом твой отец вроде как добил.

– Аналогично. – Я выставил раскрытую ладонь, мол, «дай пять».

Мама немного помолчала, потом тихонько тронула мою ладонь своей:

– Но на твоего деда я, наверное, не так сильно злилась, иначе бы рассказала ему про Рэя. А я не сказала.

– Может, это было бы лишнее.

– Думаешь, он догадался?

– Он привез с собой из Флориды всего пять вещей. Из них одна – та твоя фотография.

– Меня это немного испугало. Может, Рэй ему потом сознался.

– Может, то, что ты стрелой выбила дяде Рэю глаз, немного примирило деда с мыслью, что он тебя на него бросил, говоря его словами.

– «Бросил» – правильное слово.

– Вроде как это значило, что ты могла за себя постоять.

– Хм. – Мама положила ладонь на мою руку. – И все-таки. На всякий случай. Не говори ему, ладно? Может, он просто не нашел другой фотографии. Мы собирались в спешке.

– Ладно. Я не скажу, что я знаю, что ты знаешь, что он знает то, о чем никто говорить не хочет.

– Тем более какой толк говорить? – сказала мама. – Раз все и так знают.

XXX

Они опоздали к ланчу и тому, что уж там подавали с ломтиками диких яблок. Было начало сентября 1958-го. Над Морристауном лежала тяжелая серая мгла. На востоке громоздились подсвеченные солнцем грозовые облака, на западе, над Грейстоун-Парком, тоже собирались тучи. Вспыхивали зарницы, но, когда дед смотрел прямо на облака, молний он не видел и гадал: может, это электрические разряды у него в голове, а не над Ньюарком. Он четырнадцать месяцев не видел, не обнимал, не трахал бабушку и, несмотря на молчаливое присутствие в машине дочери-подростка, последний час думал главным образом о том, как прикусит зубами бабушкину нижнюю губу, словно спелую сливу, как возьмет в ладони бабушкины груди, входя в нее сзади, как зароется носом в холодный соленый пробор в волосах, когда бабушка будет лежать головой на его груди, закинув согнутую ногу ему на живот.

Он вел «бьюик-ривьеру» 1958 года, купленный тремя днями раньше на Бродвее за чуть больше трех тысяч долларов наличными. Мотор рокотал в зеленом туннеле вязов. В кармане новых брюк лежали пять бумажек по сто долларов, девять по пятьдесят, две двадцатки и стопка десяток. Белье, рубашка, носки, ботинки, ремень, часы и зажим для банкнот были такие же новые, как брюки. Дед сперва думал купить костюм, но потом выбрал взамен двое брюк, шоколадные и темно-синие, и легчайший спортивный пиджак в приглушенную золотистую клетку. Под пиджак он надел персиковую рубашку без галстука, с расстегнутым воротом. Свободный человек при деньгах, владелец новенького автомобиля-купе, новоиспеченный компаньон в фирме «Эм-Эр-Икс инкорпорейтед» (совладелец и мажоритарный акционер – Сэм Шейбон) с контрактом на поставку «Шейбон сайнтифик» пяти тысяч твердотопливных моделей «Аэро-би-хай» в масштабе 1:20. Никогда в жизни дед не был так близок к тому, что готов был назвать счастьем. Однако в данный момент существовал набор ординат, асимптотически не дающий деду пересечься с этой недостижимой осью абсцисс.

– Не мог бы ты ехать по-человечески? – спросила моя мама.

– Я еду на разрешенном пределе скорости, – ответил дед.

В среднем, возможно. Но ты все время то жмешь на газ, то отпускаешь. Быстро. Медленно. Быстро. Медленно. Быстро. – Мама сжала руку в кулак и покачала им взад-вперед. Жест был исключительно близок к тому, о чем он только что думал; дед почувствовал, что его раскусили. – Как будто хочешь, чтобы я сблевала.

– Извини, – сказал он. – Больше не буду.

Мама снова откинулась на подголовник и закрыла глаза. Она сидела, прижавшись к пассажирской дверце и обняв колени в жестких джинсах. Щиколотки под засученными штанинами были в царапинах и расчесанных комариных укусах. Подметки синих мокасин оставили на вишневой кожаной обивке муар белой пыли. В новой квартире, которую дед снял в Паркчестере, на новой кровати с розовым бархатным покрывалом, рядом с туфельками в коробке, лежало так и не примеренное ситцевое платье без рукавов, про которое продавщица в «Мейси» заверила, что это мечта любой шестнадцатилетней девочки. Мама даже не сняла его с плечиков. Оно раздражало ее, как все, что дед делал и говорил. Первые ее слова ему после «здравствуй» были:

1 ... 76 77 78 79 80 81 82 83 84 ... 104
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?