Лунный свет - Майкл Чабон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 78 79 80 81 82 83 84 85 86 ... 104
Перейти на страницу:

* * *

Женщина в белой кофте и белых теннисных туфлях вышла из регистратуры за раздвижной стеклянной дверью. Стекло было с проволочной сеткой внутри. Регистраторша (ее короткая седая стрижка чем-то напоминала шапочку медсестры) попросила деда подождать в вестибюле: доктор Медвед, лечащий врач бабушки, хочет с ним поговорить. С бабушкой все хорошо, волноваться незачем, просто доктор считает нужным обсудить некоторые аспекты терапии.

– Пойдем, милая, – сказала она маме. – Я провожу тебя в театр.

Женщина говорила ласково, но мама этого не слышала. Войдя в вестибюль, она очнулась, словно лунатик на крыше, и обнаружила себя в шаге от пропасти. Ей было страшно двинуться. Она вспомнила сцену из фильма, где солдат наступил на мину, которая взорвется, если убрать ногу. Ей было страшно говорить, слушать, дышать. Вестибюль давил своей огромностью. Его обрамляла двойная лестница, ведущая на полуэтаж с колоннадой. Здесь были огромная хрустальная люстра и мраморный шахматный пол. Ни запах моющего средства, ни нарциссы в горшках не могли до конца заглушить вонь человеческих экскрементов.

– Я не хочу в театр. Я хочу увидеть маму.

– Солнышко, твоя мама в театре, – ответила регистраторша. – Там сейчас генеральная репетиция пьесы. Твоя мама принимает в спектакле большое участие.

– Но мы сегодня забираем ее домой, – сказал дед.

– Да, конечно. Она знает.

Деду стало обидно, и, видимо, он не сумел этого скрыть; на лице регистраторши проступила жалость.

– Она ведь только позавчера узнала про ваш приезд, верно? Ей известно, когда вас сегодня надо было ждать?

– Наверное, я забыл ей сообщить, – ответил дед.

Он отправил телеграмму, которая, возможно, затерялась, но ему не хотелось, чтобы регистраторша его жалела. Он глянул на часы. Доктор должен был принять его через пять, самое большое через десять минут.

Дед кивнул маме:

– Иди.

Мама не двинулась с места. Она с тревогой всматривалась во что-то. Дед положил ей руку на плечо и проследил за ее взглядом, думая увидеть какого-нибудь несчастного психа, шаркающего, понурого, с ногтями, как гитарные медиаторы. На мгновение его накрыла паника: он подумал, что мама, застыв от ужаса, смотрит на бабушку. Но нет, мама просто уперлась взглядом в пустую стену.

– Что случилось?

– Ничего, – ответила мама дрожащим голосом.

– Идем, милая, – повторила регистраторша в белой кофте. Она взяла маму за локоть и мягко повела к двери между лестницами, на ходу обернувшись к деду. – Присядьте, пожалуйста. Доктор Медвед скоро освободится.

Дед сел в кресло у входной двери, провожая взглядом маму. Потом встал и крикнул:

– Простите, можно вопрос?

Женщина в белой кофте обернулась:

– Да?

– Что за пьеса?

– Не могу вам сказать. Я совсем ничего в ней не понимаю.

Женщина сказала, что ее зовут миссис Аутколт. Театр располагался в дальнем конце зигзагообразного флигеля, и, пока они шли по коридорам, поворачивая то вправо, то влево, миссис Аутколт заполняла пустоту маминого молчания сведениями из истории больницы и психиатрии. Она сообщила, что у нее самой шестнадцатилетняя дочь. Миссис Аутколт точно знала, что девочке в таком возрасте интересно услышать. Если им попадался больной с любопытной биографией или симптоматикой – нарколепсией, фобией шляп, неспособностью воспринимать опасность, фолк-певец мистер Гатри{111}, – это все сообщалось маме.

Миссис Аутколт рассказала, что театром больница обязана богатому человеку по имени Адольф Хилл, производителю шелка для галстуков из Патерсона. Мистер Хилл считал, что древние греки были самыми душевноздоровыми людьми на земле. Причину этого он находил в величии греческой драмы, позволявшей актерам и зрителям лицезреть ужасное и внутри, и вне своей головы. Когда со временем жена Хилла попала в Грейстоун, он пожертвовал деньги на создание театра Адольфа и Милисент Хилл. Неправда, сказала миссис Аутколт, будто мистер Хилл отправил жену в психиатрическую лечебницу специально, чтобы проверить свою теорию драматерапии, но не исключено, что именно его теории довели бедняжку Милисент до умопомешательства. В 1927 году она повесилась у себя в палате – не в театре, слава богу, – связав вместе три галстука из лучшего шелка «Эмпайр силк компани».

Перед дверьми театра на кожаном диванчике сидел старик в зеленом костюме-тройке из грубого материала цвета тирольского национального наряда, с петлицами и лацканами оттенка вареного артишока. Сидел он очень прямо, положив руки на колени. Из нагрудного кармана выглядывал уголок белоснежного платка. Старик пристально изучал противоположную стену, что несколько удивляло, поскольку она была выкрашена в ровный бежевый цвет. Он не шелохнулся и не оторвал взгляд от стены, пока миссис Аутколт не тронула его за плечо и не воскликнула:

– Автора! Автора!

Старик дернулся, вжал голову в плечи и взвизгнул, как ржавый насос.

– Ой, я всегда его пугаю, – сказала миссис Аутколт. – Извините, мистер Казамонака. – Она прижала руки к груди, глянула виновато. – Мистер Казамонака написал пьесу.

Мистер Казамонака вскочил и снова издал звук, не похожий на слово или слова. Улыбнулся. Он был долговязый и, до того как земное тяготение его согнуло, наверняка отличался высоким ростом. Рука, которую он протянул маме, – кожа да кости – была на ощупь холодной и сухой.

– Как самочувствие? – очень громко спросила миссис Аутколт.

Мистер Казамонака радостно кивнул и совершил в воздухе перед лицом витиеватый благословляющий жест, сложнее креста, словно священник секты, чей символ – животворящая одежная вешалка.

– Язык жестов, – объяснила миссис Аутколт. – Бедолага глух как пробка. Говорят, его ударило молнией, но я точно не уверена.

Длинными бледными пальцами с ногтями, наманикюренными до лунного блеска, мистер Казамонака продолжал рисовать в воздухе между ним и мамой разнообразные предметы. Волнистость рифленой жестяной крыши. Очертания медузы. Воронка воды в унитазе.

Миссис Аутколт сочувственно кивнула.

– Да, конечно, – сказала она. – Вы совершенно правы.

– Что он сказал?

– Понятия не имею, – с натянутой улыбкой ответила миссис Аутколт, продолжая кивать. – Это вовсе не язык жестов, просто что-то, что он сам выдумал. По-английски он говорил еле-еле, а несколько лет назад разучился писать и читать по-итальянски.

1 ... 78 79 80 81 82 83 84 85 86 ... 104
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?