Неопалимая - Маргарет Роджерсон
Шрифт:
Интервал:
Сквозь звон в ушах, ноющая, словно комариный писк, пробилась ниточка звука.
– Монашка, вставай, – призывал Восставший, охваченный паникой. – Вставай!
Я была не в состоянии пошевелиться. Даже моргнуть не могла. Перед носом плыли алые нити ковра, отливающие серебром.
– Монашка! – Восставший неистово тряс меня.
Волосы пошевелил прохладный ветерок. Возникло ощущение, что надо мной, лежащей на полу, оглушенной, склонилось нечто колоссальное, изучающее меня, словно насекомое. Я припомнила, как выглядел Саратиэль в иллюстрированном манускрипте, его безмятежное лицо в маске и полузакрытые глаза, его крылья. Чудовищный, но в то же время величественный – фигура, которую можно было бы отлить в бронзе над алтарным камнем, и поклоняться ей, одновременно испытывая всеобъемлющий ужас.
Восставший все еще пытался привести меня в чувство.
– Артемизия! – пронзительно прокричал он, а затем его присутствие, словно жидкий огонь, заполнило мои вены.
Внезапно я смогла двигаться. Рука вытянулась и ухватилась за скамью. Я подобрала под себя ноги и встала. Вот только не я управляла телом; не я подняла голову к кошмару, висевшему над головой, – к пустому лицу Саратиэля.
– Это мой человек! – прорычал Восставший через мой рот и полыхнул потоком серебряного пламени.
В тот миг, когда призрачный огонь взвился вокруг меня, затуманивая зрение, я ощутила странное спокойствие. И попыталась осмыслить увиденное.
Шесть крыльев, одни из которых были наполовину сложены, а другие расправлены, их призрачную необъятность, простирающуюся от балкона до балкона. Обгоревшие края оперения, почерневшие и скрученные. И ужасное лицо в маске, внезапно расколотой диагональной трещиной. Одна ее часть отвалилась, оставив необычайно красивые черты с одной стороны, а с другой – голый ухмыляющийся череп.
Когда пламя рассеялось, Саратиэля уже не было. В воздухе над нефом плясали серебряные угольки, гаснущие один за другим. Потревоженные драпировки вернулись на место, шелково шелестя о камень. За исключением эпицентра разрушения вокруг нас, собор выглядел до жути нетронутым и спокойным в своем мрачном величии. С витражных окон, устремленных ввысь, легко улыбаясь, на нас взирала святая Евгения.
Затем раздались голоса. Встревоженные крики. Двери собора с грохотом и стоном распахнулись, открывая взору мерцающее сияние сотен свечей, собравшихся снаружи. Боковым зрением я смутно различала шокированные лица людей, выстроившихся вдоль галереи, но не могла разглядеть их как следует. Мои глаза не смотрели в том направлении. Когда я попробовала заставить их сделать это, ничего не произошло.
Леандр пошевелился. Моя голова резко дернулась при первом признаке движения. Я смотрела, как он пытается подняться на ноги, опускается на пол, словно обессилев или забыв, как стоять, потом снова пытается.
Божественная издала слабый вскрик и поспешила к нему; подол ее окровавленной мантии сбился в грязный комок. Прижимаясь к Леандру, она помогла ему подняться.
– Это, должно быть, самый безмозглый человек, которого я когда-либо видел, – изумился Восставший с отвращением в моем голосе, вслух.
Если Божественная и услышала его реплику, то не подала и вида. Она была слишком занята тем, что нежно приподнимала голову Леандра, заглядывая ему в глаза.
– Саратиэль, – выдохнула она.
Никого не было поблизости, чтобы услышать, как она это произнесла. Священнослужители выстроились вдоль галерей и балконов, стояли в тенистых арках вокруг нефа, выглядывали из укрытий, словно пугливые духи после грозы.
Первой отреагировала соборная стража, выступив вперед под слаженный лязг доспехов. Божественная подняла голову и впервые заметила зрителей. Она бережно прижимала к себе голову Леандра, затерявшись в своем собственном мире.
– Не подходите! – крикнула она, задыхаясь. Мне казалось, она не притворяется, ей действительно плохо.
Свод огласил шокированный ропот. Я сразу же поняла, как окружающие воспринимают эту сцену. Священнослужители ощутили Восставшего, но решили, это был мой Восставший – его сила была слишком переплетена с силой Саратиэля, чтобы их удалось различить. Неподалеку лежал мертвый ризничий, его кадило валялось у моих ног; Божественная – вся в крови и в смятении, а Леандр, похоже, ранен. Алтарь позади нас расколот на две части. И Артемизия Наймская оказалась единственным человеком, который мог бы быть ответственным за это.
Я шагнула вперед, едва не потеряла равновесие и схватилась за спинку скамьи. По крайней мере, мне так показалось; двигаться меня заставлял Восставший, каждое действие выходило неуверенным, пока я осознавала, что собирается сделать мое тело.
Голова раскалывалась, в животе сплелся клубок из ужаса и ярости. Передо мной возник образ города в столбе серебряного пламени – душ всех солдат, священников и мирных жителей Бонсанта, угасших, словно свечи; это пламя пылало бы так ярко, что даже святые сестры в Шантлере в страхе обратили бы свои взоры на север. Тогда никто не сможет нас тронуть – ни Круг, ни Саратиэль. Мои пальцы крепко сжимали спинку скамьи, пока дерево не раскололось.
Когда-то я верила, что именно этого хотел Восставший. Теперь же чувствовала дрожь в своих руках и знала, что он боится. Я не была уверена, что делать, но все равно потянулась к нему – безмолвное предложение снова взять управление на себя, подобно протянутой руке. Восставший замешкался. Затем, в благодарном порыве, удалился.
Следующий вдох был сделан уже по моей воле. Я эксперимента ради попробовала повернуть голову, чтобы оглянуться на священнослужителей на балконе, и тело повиновалось.
Выражение ужаса на их лицах сменилось растерянностью. По собору прокатился вздох облегчения. Они больше не ощущали Восставшего.
– Они также не в силах почувствовать Саратиэля, – произнес Восставший, его присутствие ощущалось внутри меня плотным клубком эмоций. – Он скрывает себя и попытается выдать себя за священника.
Божественной удалось поднять Леандра на ноги, несмотря на то что он все еще тяжело опирался на нее.
– Клирик Леандр не пострадал! – воскликнула она. – Он… Он оправится от нападения. Принесите кандалы святой Августины, скорее. Артемизия Наймская… – Она оборвала себя, прислушиваясь к тому, как Леандр что-то бормочет у ее груди. Затем закончила: – Артемизия не может контролировать реликвию святой Евгении.
Мне было интересно, что он сказал ей – или, скорее, что сказал ей Саратиэль. Церковники сразу же разбежались, чтобы исполнить ее приказ.
В наступившей тишине я услышала мрачный, приглушенный гул, похожий на удары прибоя о далекий берег. Он исходил от освещенной свечами толпы, собравшейся у дверей собора. Они беспокойно перемещались, намереваясь ввалиться внутрь. Люди стали повторять одно слово. Сначала я не смогла разобрать, что именно, но по мере того, как все больше голосов присоединялось, возникла знакомая интонация, и ритм усилился, проносясь по часовне, подобно пульсу.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!