Черный легион - Богдан Сушинский

— Девушку смущала внешность Гейдриха? — ответил ей все с той же иронией Гиммлер. — Вашей арийке показалось, что Гейдрих недостаточно чист для нее?

— Наоборот, он был прекрасно сложен. И мы приняли его весьма радушно. Однако потом, когда он основательно выпил… То состояние и те манеры, в которых господин Гейдрих добивался моих ариек. Способы, которыми пытался удовлетворить сразу троих… Простите, но…

— По-нят-но… — поспешно прервал ее рейхсфюрер, не желая выслушивать моралите лебенсборнской дамы и предпочитая предусмотрительно уставиться в лежавшую на столе бумагу.

— К тому же у меня создалось впечатление, что кто-то был заинтересован, чтобы скандал вышел за стены «Святилища арийцев». Иначе трудно объяснить, почему…

— Вы и так уже все объяснили, — еще более резко прервал ее Гиммлер. — Разве что желаете назвать имя человека, который был заинтересован, чтобы скандал разгорался. Пожалуйста, оно останется между нами.

— Мне страшно называть его.

— Значит, оно известно вам?! Тогда назовите.

— Не осмелюсь, господин рейхсфюрер, — испуганно повертела головой Эльза.

— Потому что это был Борман? — поспешно выпалил рейхсфюрер. И получилось, что как бы невзначай. Обычный прием следователя.

Аленберн все так же испуганно вперилась глазами в рейхсфюрера. Рот уже был открыт, однако произнести хотя бы звук она не могла.

— Если бы я стала отрицать, господин рейхсфюрер, то лгала бы вам. На что тем более не осмелюсь. Но это имя не было произнесено здесь. Я верно поняла вас?

— Вы надежный человек, гауптштурмфюрер. И понимаете так, как следует понимать.

Аленберн облегченно вздохнула. Она представления не имела, какие взаимоотношения существуют между Гиммлером и Борманом, но чувствовала, что чем меньше информации она будет оставлять в берлинских кабинетах, тем спокойнее возвращаться к себе, в свой саксонский «лебенсборн».

— Что произошло с той девушкой, что осмелилась учинить скандал?

— Она исчезла через две недели. Уехала домой, но по дороге исчезла. Время сложное, такое случается.

Тягостное молчание их длилось почти минуту. Рейхсфюрер несколько раз спасительно поглядывал то на телефон, то на дверь, из-за которой мог появиться штандартенфюрер Брандт, что сразу же позволило бы разрядить обстановку.

— Ко мне вы пришли, чтобы рассказать о проблемах вашего заведения? У вас есть просьбы ко мне?

— Нет. Все проблемы мне удается улаживать своими силами.

Гиммлер посмотрел на нее с уважением. И недоверием. Еще не было случая, чтобы кто-то из руководителей заведения или предприятия не воспользовался возможностью выпросить его протекции.

— Недавно у нас побывала комиссия главного санитарного управления «Шутцштаффель»[41]- Она оценила нашу деятельность довольно высоко.

— В таком случае отныне вы будете не только комендантом «Святилища арийцев», но и главным инспектором всех «ле-бенсборнов» Германии. С вашей помощью мы создадим еще несколько подобных медицинских, — подчеркнул он слово «медицинских», — заведений.

— Что будет очень своевременно. Благодарю за доверие, господин рейхсфюрер.

— А теперь… что привело вас ко мне? — вновь неожиданно сухо потребовал Гиммлер.

— Мне нужно посоветоваться по очень важному вопросу. К этому времени в «лебенсборнах» уже родилось около тридцати тысяч детей…

— Ого, я не знал этой цифры, — оживился рейхсфюрер. Только сейчас он почувствовал, сколь непростительно мало занимался «источниками жизни», всецело поручив их главному санитарному управлению. — Она впечатляет.

— Исходя из этого, мы имеем право утверждать, что эксперимент явно удался.

— И никто не посмеет усомниться в этом, — решительно поддержал Гиммлер.

— Но я предлагаю осуществить еще один эксперимент. Куда более важный для судеб Германии. Это будет медикополитический опыт, проведение которого станет совершенно секретным, причем использоваться будет только мой «лебенсборн» — «Святилище арийца», в котором накоплен значительный научный потенциал.

— Весь внимание, — нетерпеливо подстегнул ее рейхсфюрер.

— Суть эксперимента заключается в следующем. Мы могли бы произвести на свет целое поколение детей, зачатых высшими руководителями СС и рейха — фюрером, вами, Кальтенбруннером, Шелленбергом, Скорцени… — Эльза выдержала паузу, пытаясь выяснить, какое впечатление произвело на владельца высокого кабинета ее сногсшибательное предложение.

— И вы считаете, что?.. — озадаченно промямлил Гиммлер, глядя на доктора с таким откровением, будто она только что сошла с распятия.

— Не сомневаюсь. Если нам удалось произвести тридцать тысяч здоровых, выносливых арийцев[42], то почему бы не пойти дальше. Мы проведем особый отбор ариек, физические и интеллектуальные данные которых превосходят всех остальных претенденток. Дети тоже будут воспитываться под особым присмотром. Если эксперимент окажется удачным…

— Он может оказаться и неудачным? — совершенно некстати вставил рейхсфюрер. Слишком уж неординарной оказалась для него сама тема разговора с симпатичной Эльзой Аленберн.

— Этого мы просто не допустим, — храбро заверила его Эльза. — Сделаем все возможное… Зато в недалеком будущем рейх получит специально подготовленную группу молодых высших руководителей СС и рейха. В отличие от остальных воспитанников «лебенсборнов», эти дети будут помнить своих родителей. Точнее, только отцов. Они будут гордиться своим происхождением. Это будет элита истинных господ. Если хотите, новая аристократия Германии.

— Как отнесся к этому фюрер? — тихо спросил Гиммлер, лишь только сумел справиться с накатившейся на него волной романтического бреда. А ведь действительно здорово — потомки высших руководителей, основателей Третьего рейха. Новая аристократия. Гиммлер-младший — рейхсфюрер тысячелетнего рейха!.. — Ведь у него вы были именно с этим предложением.

— Одобрил. Но приказал держать в строгом секрете, — она оглянулась на дверь. — И обязательно посоветоваться с вами. Все вопросы, связанные с реализацией, тоже решать с вами.

— Ясно, — озадаченно пробормотал рейхсфюрер.

— Считаю, что мы допустили оплошность, не запланировав подобный эксперимент еще при создании «лебенсборнов».