Высота одиночества - Татьяна Минаева

Игорь потер руками лицо и покосился на спящего рядом Николая Петровича. Он втянул в это не только самого себя, но и его. Подкосившееся здоровье тренера было в том числе и на его совести.

Едва самолет приземлился в Москве, Крылов принял решение, которое ему следовало принять уже давно. Рината должна решить, либо она все ему рассказывает, все без утайки, либо они расходятся и… Что дальше, он не знал. Ставить перед выбором эту девушку было глупо, и невозможно предположить, что в ней окажется сильнее — жажда ненависти или желание получить шанс стать олимпийской чемпионкой… Но по-другому никак.

Остановив машину перед домом Ринаты, Игорь стрелой взлетел вверх по лестнице. Она еще и прятаться от него вздумала! Целые сутки с момента приезда он пытался до неё дозвониться и от былого спокойствия, с которым он хотел поговорить с ней, не осталось и следа. Кап — дома её не оказалось. Кап — телефон был выключен, кап — на утреннюю тренировку эта мегера не явилась, кап, кап, кап, кап!.. Терпение его лопнуло, и он, отработав на льду за двоих, поехал прямиком в барак. В конце концов, она все еще его партнерша, если, конечно, после Франции не перестала себя таковой считать.

— Чего тебе? — через минуту настойчивого стука в дверь на лестничной площадке показался Артём.

— Ипатова где? — рыкнул Игорь, оттесняя его с прохода, и прошел в коридор.

— Крылов, тебе успокоиться надо…

— Мне надо?! Мне?! — накинулся на Артёма Игорь. — Где эта… — Он поджал губы, сдерживаясь, чтобы не сказать то, о чем потом будет жалеть. — Мне нужна Рината, Артём.

— Я здесь, — из спальни показалась бледная Рина. Прислонилась к косяку и обхватила себя руками. На плечи её был накинут коричневый плед, волосы распущены и взлохмачены. Крылов на мгновение опешил — она выглядела подавленной и какой-то опустошенной. Но мелькнувшая жалость мгновенно была вытеснена обидой и злостью.

— Новиков, выйди, — приказал он.

Артём неуверенно посмотрел на подругу, и только когда та кивнула, покорно вышел.

— Рассказывай. — Игорь перекрыл собой дверной проем, пресекая Рине пути к отступлению.

— Мне нечего тебе рассказывать, Игорь, — как можно бесстрастнее произнесла она, пряча взгляд. — Это моя жизнь, и не лезь в неё, прошу…

— Твоя жизнь… Ну конечно! Только твоя! — сказал он, смотря на нее с осуждением. — Ты же у нас пуп Вселенной, Ипатова! Мир вокруг тебя должен вертеться! Захотела — пришла! Захотела — ушла! Мне плевать, кто твои родители, ты под удар существование нашей пары поставила!

— Прости. — Рината опустила голову и прошла на кухню. Там, налив себе стакан воды, залпом его осушила и с грохотом поставила в раковину. — Я не должна была уезжать. И тренировка, — она коротко выдохнула, — я завтра обязательно приду.

— Не придешь. — Услышала она. Что-то в тоне его голоса заставило Рину повернуться и опасливо спросить:

— Что ты имеешь ввиду?

— А то и имею. — Он выдвинул табурет и плюхнулся на него. Сложив руки на груди, рассматривал ее снизу-вверх. — Ты считаешь, что ничего не произошло? Ты сбежала со старта, ты послала к чертям собачьим наши усилия, Рината, ты…

— Сказала же — прости!

— Прости? Рин, думаешь, это так просто? Попросила прощения и все образовалось само собой?! Я для тебя совсем пустое место? — в голосе Игоря сквозил упрек.

— Да при чем здесь ты?! — взорвалась Рината. — Это моя жизнь! Это моя боль! — тяжело дыша, кричала она, ногтями впиваясь в столешницу.

— А я в твоей жизни только ступень, правильно? — в тон ей заорал Игорь, теряя над собой контроль. — Ты думаешь только о себе! О своих желаниях! — Он вскочил с места и подлетел к ней, грубо встряхнул её за плечи. — А я как тряпка, о которую ты ноги вытираешь! Я все поставил на этот последний шанс выиграть Олимпиаду! Я терпел, молча проглатывал твои выходки, но ты…

— Что я?!

— Ты ни единого шага не сделала навстречу!

— Да я постоянно у тебя прощения прошу!

— А сама-то хоть понимаешь, за что? — усмехнулся он.

Рината промолчала. Снова опустила голову и прикрыла глаза. Игорь разжал пальцы, невольно подумав о том, что скорее всего от его рук у неё появятся синяки. Да какая уже разница, что с ней будет, если она не желает принимать его, как часть собственной жизни? Он и так на окраине её сердца, у таблички с надписью «выход».

— Ничего ты не понимаешь. — Игорь снова уселся на покоцанную старенькую табуретку и оперся локтями о стол, опустил голову и взлохматил волосы. В образовавшейся тишине он услышал всхлип. За ним еще один, и еще. Вскинул голову и посмотрел на Ринату. Та, привалившись к кухонному уголку, плакала.

— Перестань. — Не хватало ему сейчас её слез.

Но она и не подумала остановиться. Руки её медленно обхватили собственные плечи, а слезы продолжали капать. Она вся сжалась, и теперь казалась Игорю такой маленькой, такой одинокой. Он снова подумал о ней, о том, какой была её жизнь. Как так все у неё перевернулось, взболталось? Как она оказалась в этом убогом бараке?..

— Рин…

— Что ты хотел от меня услышать?! — вдруг просипела Рината и подняла на него измученный взгляд.

— Да уже ничего. Ничего, — равнодушно покачал он головой.

— Ну уж нет! — Рина подошла, встала перед ним и, шмыгнув носом, продолжила: — Твоя догадка оказалась верной. Действительно, Богославской и Бердникову я обязана своим появлением на свет. Что еще ты хотел узнать? Почему я их так сильно ненавижу?! — её голос был тихим, но Игорь чувствовал, как в ней разгорается пламя, тот огонь, что она сдерживала в себе несколько лет. — Им не нужен был ребенок, Игорь. Им нужна была машина для добычи золота. Они с самого детства меня оберегали, охраняли, а я по наивности думала, что это искренне… А оказалось — ложь! Правильно! — Рината ударила кулаком по столу и сощурилась от боли. — А зачем со мной возиться-то с маленькой?! Пеленки менять, кормить, гулять! Слушать мои истерики по ночам! Лечить меня, когда я болею, тратить на меня свое драгоценное время! За них это сделали нянечки в детском доме. А когда я подросла, они к себе забрали и начали… начали лепить из меня великую спортсменку… — Рината обессилено привалилась к стене и закрыла глаза, напрасно пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания. — Моя жизнь оборвалась, когда Бердников пришел ко мне в больницу после Ванкувера и заявил, что он мой отец. — Она смотрела на Игоря, и глаза ее были полны боли. — А Богославская… Я мечтала, чтобы она была моей мамой. И вот… — Рина, усмехаясь, развела руки. — Бойся своих желаний, — хрипло засмеялась, а по лицу, вопреки этому рваному надломленному смеху, слезы все текли и текли. Слезы боли и отчаяния. Те самые, которые она за эти четыре года так и не смогла выплакать, которые ей не дали выплакать. Игорь поднялся и обнял её.

— Прости меня, Игорь. — Она обхватила его шею руками и крепко прижалась к нему. — Я испугалась! Никто… — её горячий шепот опалял его шею, — никто не знал об этом. Мне стыдно за то, что они мои родители, мне больно, что они мои родители, и ненависть моя к ним — самое реальное чувство, которое я когда-либо испытывала!..