Почему евреи не любят Сталина - Яков Рабинович

Сталин не участвовал 9 января в обсуждении этого сообщения ТАСС и принизанного к нему текста передовой статьи «Правды». Но опубликовать подобные материалы в советской прессе без личного разрешения Сталина было, конечно, невозможно.

Профессора М. Б. Коган и Я. Г. Этингер оказались в списке «террористической группы» посмертно. Сообщение ТАСС, как я мог наблюдать это и лично, произвело очень тяжелое и тревожное впечатление на московскую интеллигенцию и породило множество слухов. Особого удивления не было, особенно среди биологов, разные репрессивные кампании не были забыты. Гонения на генетиков и цитологов, а в физиологии на эндокринологов-«антипавловцев» все еще продолжались. В «деле врачей», в той форме, как оно отражалось в прессе, был слишком очевидный антисемитский уклон. Именно это распространяло его далеко за пределы медицины и науки вообще.

Публичное сообщение такого рода могло означать только одно — готовился открытый показательный суд. Последняя фраза сообщения о том, что «следствие будет закончено в ближайшее время», означала, что суд будет очень скоро. Но, как показывают документы, ставшие известными лишь в последнее десятилетие, до суда было еще очень далеко. В начале января 1953 г. следствие по «делу врачей», по существу, только начиналось. Наибольшее число арестов приходилось на январь и февраль.

Закончить следствие «в ближайшее время» и подготовить это сложное дело для открытого суда было практически невозможно. Показательные суды, по примеру 30-х гг. основанные на лжесвидетельствах и самооговорах, требовали очень длительной подготовки, репетиций совместно с прокуратурой и защитой и полного психического подавления обвиняемых. По «делу ЕАК», завершившемуся в 1952 г., МГБ после трех лет следствия не могло обеспечить открытость суда и участие прокурора и защиты. Но если открытый «показательный» суд был нереален, какую цель могло преследовать сообщение ТАСС? Зачем объявлять о скором окончании следствия, которое в действительности только началось?

Заключительная фраза сообщения ТАСС о том, что «следствие будет закончено в ближайшее время», означала начало пропагандистской кампании и призыв к общественности и всему советскому народу поддержать намеченные карательные меры. Пропагандистские кампании такого типа организовывались и в прошлом для разных процессов, но всегда после окончания следствия и при наличии так называемого обвинительного заключения. Пропагандистский шум в таких случаях, как и в спорте, целесообразен только на финише. Долго он просто не может продолжаться. Всего лишь за месяц до этого, в начале декабря 1952 г., в специальном решении «О положении в МГБ и вредительстве в лечебном деле» ЦК КПСС обязало МГБ «до конца вскрыть террористическую деятельность группы врачей, орудовавшей в Лечсанупре, и ее связь с американо-английской разведкой»[189]. Эта директива не предполагала того, что финиш уже близко. В январе 1953 г. началась новая волна арестов, которая не остановилась и в феврале. Были арестованы профессора В. Ф. Зеленин, Э. М. Гольштейн, Н. А. Шерсшевский, Л. Л. Рапопорт, С. Е. Незлин и др. Среди них был второй личный врач Сталина Б. С. Преображенский, который обычно вызывался к Сталину на дачу при горловых заболеваниях. По данным Г. В. Костырченко, основанным на архивах, в «деле врачей» только по «кремлевской медицине» оказалось 37 арестованных[190]. В это же время шли аресты некоторых врачей, не имевших отношения к Лечсанупру Кремля.

Пропагандистская кампания, наиболее интенсивно проводившаяся в «Правде» и захватившая все другие центральные газеты, по своему характеру создавала впечатление о том, что суд над «убийцами в белых халатах» уже готовится. До недавнего времени в биографиях Сталина и в работах по проблемам антисемитизма в СССР можно было встретить заявления о том, что судебный процесс над врачами был назначен «на середину марта»[191]. В одной из самых недавних биографий Сталина, написанной Романом Бракманом и опубликованной в 2001 г. в Англии, утверждается, что Сталин назначил суд над кремлевскими врачами на конец февраля. «В этот год Пурим начинался на закате солнца в субботу, 28 февраля. По еврейскому лунному календарю это был 14-й день месяца Адар, 5713 года»[192]. Пурим — это старинный еврейский праздник по случаю спасения еврейского народа от уничтожения в Персидской империи задолго до нашей эры. Бракман хотел показать, что 1 марта 1953 г. повторилась история, подобная рассказанной в Книге Есфирь в Библии[193].

Пропагандистские кампании такого рода в СССР никогда не формируются стихийно. Возникает какой-то штаб крупных идеологических чиновников, которые заказывают разным «надежным» авторам статьи и очерки. В такой штаб неизбежно должны были войти редакторы «Правды» и «Известий», глава Агитпропа, редактор журнала «Коммунист» и несколько идеологических работников из академической среды. Главой Агитпропа был в это время секретарь ЦК КПСС Николай Михайлов. Главный редактор журнала «Коммунист» Дмитрий Чесноков входил в состав Президиума ЦК КПСС. Шепилов, главный редактор «Правды», возглавлял образованную в 1952 г. особую идеологическую комиссию. Можно встретить заявления о том, что Чесноков срочно по поручению Сталина написал книгу, оправдывающую все действия по наказанию и депортации евреев. Эта книга якобы была быстро отпечатана тиражом в миллион экземпляров и лежала на секретном складе МГБ и должна была распространяться «в день X» — то ли перед судом, то ли перед казнью[194]. Ни одного экземпляра этой книги пока не было найдено.

По воспоминаниям сына Берии, Серго, его отец отлично понимал намерение Сталина и неоднократно предупреждал жену и сына о том, что Сталин может его сместить и что они должны быть готовы ко всему[195]. В его семье «грузинское дело» воспринималось именно таким образом. Завершение этого «дела», по свидетельству Серго Берии, ожидалось в марте 1953 г.

Если тщательно обдумать возникшую ситуацию в Москве в феврале 1953 г., то становится очевидным, что предотвратить неизбежные «оргвыводы» после намечаемых в ближайшие недели расстрелов в Грузии можно было лишь одним путем — расстрелами в Москве. Для этого следовало форсированно провести отобранную для возможного суда группу врачей через Особое совещание при МГБ. Тридцать семь человек для Особого совещания — это не проблема, это была задача на два-три часа. Председателем Особого совещания мог быть Гоглидзе, как первый заместитель министра. Генеральный прокурор Григорий Сафонов, как ставленник Маленкова и Берии, всегда послушно санкционировал все внесудебные действия властей и был часто членом ОСО при МГБ. Именно он одобрил приговоры по «ленинградскому делу» и выдавал санкции прокуратуры на аресты врачей. Он также мог и войти в ОСО для быстрого окончания этого «дела». От ЦК КПСС наилучшей кандидатурой для ОСО был, конечно, Маленков. Но он, возможно, мог делегировать эту миссию кому-либо из своих коллег. Удержать решение ОСО по «делу врачей» в секрете оказалось бы, конечно, невозможно. Неизбежно возник бы шквал международных протестов. Но он ударял главным образом по Сталину. При любом завершении этого «дела» основная ответственность все равно лежала только на нем. За любые действия Берии, Маленкова, Игнатьева и всех других отвечал перед судом истории только Сталин. Это было справедливо. Именно он создал этот режим со всеми его карательными институтами.