Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко

«Это справедливо», – говорит Волковский.

«Что?»

«Его смерть. Последняя девочка, которую он хотел спасти, выздоравливает. Ей сделали успешную операцию. Очень дорогую».

«Он не знал?»

«Он не мог знать. Я оплатил эту операцию».

Они смотрят на него – Майя и Женя. Повар исчез в подсобке.

Сказать нечего. Спасти эту девочку – значит, убить Морозова. У Волковского был выбор, и он его сделал. Сделал в пользу незнакомой больной, чьи шансы выжить были мизерными. Но он сделал свой выбор. И Майя понимает, что старик поступил правильно.

Правильно, Волковский. Ты поступил совершенно правильно.

«Наши планы не меняются?» – спрашивает Майя.

«Нет, – отвечает старик. – Десятое декабря. Мы не имеем права подвести Алексея Николаевича. Не теперь».

И это тоже правильно.

«Я имею в виду сегодняшний день».

«Юджин приедет в течение получаса», – вставляет Женя.

«Сегодня тоже всё по плану», – отрезает Волковский.

Зачем он принёс эту весть в день первых испытаний анабиозиса на человеке? Ведь он мог придержать её хотя бы до завтра.

«Хорошо», – соглашается Женя.

Для них всех Морозов был всего лишь функцией. Для Майи – нет.

Майя молча идёт в свою комнату.

Её жизнь в двадцать первом веке напоминает театр. Комната – встреча с Димой – комната – анабиозис – комната – анабиозис.

Странно жить в комнате, которая за твоё краткое пребывание не приобрела индивидуальных черт. Здесь нет твоих вещей, твоих изображений, даже запах здесь – чужой, доселе тебе незнакомый. Ты просто спишь тут и листаешь бумажные книги, которые тоже – не твои.

Она вдыхает полной грудью. Запах дерева. Этот дом принадлежал человеку, который умер.

Телефон сообщает, что пришло SMS-сообщение. Телефон, подаренный ей Морозовым.

Отправитель – Дима. Майя некоторое время смотрит в экран пустым взглядом, а затем стирает сообщение, не читая. Ей и так больно.

Когда просто сидишь на кухне и разговариваешь с Женей о разном, время летит незаметно. Разговор переходит с одного на другое, и даже если всплывает тема эвтаназии, она проходит безболезненно.

Но теперь нужно убивать время в одиночестве, потому что она не хочет никого видеть.

Она видела много смертей в сорок пятом. Видела, как страдают люди под скальпелями хирургов отряда 731. Видела, как умирает Мики, как умирает Иинг. Она думала о смерти тех, кому доктор Морозов сделал последнюю инъекцию.

Но смерть самого Морозова – это что-то несоизмеримо большее.

Майя закрывает глаза. Через некоторое время она проваливается в сон.

Её будят довольно бесцеремонно. Это снова Волковский – он всегда и всем управляет, командует, решает вопросы за окружающих.

«Пойдём, Майя», – он склоняется над ней.

Она растрёпана, во рту – противный привкус.

Волковский точно знает, что ей нужно. Он подаёт высокий прозрачный стакан с яблочным соком. Она выпивает.

«Пойдём, начинаем в шесть часов ровно, осталось полчаса».

Она поднимается.

«Я понимаю, – говорит Волковский. – Я прекрасно понимаю тебя. Ты потеряла человека, которому верила. Потеряла дважды – сначала после его преступления, теперь ввиду его смерти. Я не буду врать, что мне жаль его как человека. Но мне жаль его как очень важного члена нашего сообщества. Как того, кто привнёс в наше существование смысл. Но как человек он полностью дискредитировал себя, совершив преступление».

«Которое вы искупили».

«Я не хотел бы так говорить, но – да. Я попытался исправить ошибку Алексея Николаевича, и у меня, кажется, получилось».

Майя выходит из комнаты, Волковский – следом.

«Юджин понимает, на что идёт?»

Она не видела Юджина с того момента, как он вызвался быть первым человеком, погружённым в анабиозис Морозова. Насколько Майя знала, Юджин готовился к наихудшему из вариантов: писал завещание, организовывал дела так, чтобы его брат мог принять их в случае его смерти.

«Да».

Они спускаются вниз.

Здесь – все трое. Юра, Юджин, Женя.

«Привет», – здоровается Майя.

Юра кивает. Юджин отвечает: «Привет».

Он бледен, но, кажется, почти не боится. Сам вызвался – ничего не поделаешь.

Рядом с анабиозисом – больничная койка-каталка. Ещё вчера её не было. Юджин одет в больничную одежду. Он сидит на каталке и болтает ногами.

На одном из стульев с довольным видом сидит кот Балбес и вылизывает шерсть. У него всё в порядке, и это внушает надежду. С шимпанзе Джо тоже ничего не случилось.

«Ты как?» – спрашивает Юджина Майя.

«Нормально», – бодро говорит он. В голосе чувствуется наигранность.

«Работаем», – командует Волковский.

Женя демонстрирует шприц.

«У меня всё готово. Анксиолитик здесь».

Юра садится на стул.

«Рано», – говорит он.

«На самом деле, – вставляет Юджин, – если мы начнём без пятнадцати, вы и будить меня начинайте без пятнадцати…»

Майя понимает его. Самое неприятное – это ждать неприятностей.

В анабиозис встроен таймер. Он отсчитывает время с момента погружения. Неважно, во сколько начинать. Главное – вовремя закончить.

«Ложись», – говорит Юра.

Юджин забирается в анабиозис и ложится.

«Ну, – говорит Женя, – начнём».

Он аккуратно вводит вещество в вену на руке Юджина, прижимает ватку.

«Согни локоть».

Юджин сгибает.

«Где-то минута».

«Щекотно», – улыбается Юджин.

Он откидывает голову на мягкий валик, рука его разжимается, веки тяжелеют, глаза закрываются.

К делу приступает Юра. Он устанавливает системы питания, затем закрывает крышку анабиозиса. От прибора заметно веет холодом.

Таймер отсчитывает первые секунды.

«Следить беспрерывно, – говорит Волковский. – Будим послезавтра».

«Стоп, – возражает Женя. – Завтра, мы же планировали…»

«Если он не проснётся послезавтра, эксперимент в любом случае теряет смысл. Вам слабо на двоих продежурить около прибора сорок восемь часов?»

По лицу Юры видно, как он ненавидит привычку Волковского командовать и его манеру изменять уже принятые решения. Но он ничего не может поделать. Потому что Волковский старше, умнее и успешнее.