Вышедший из ночи - Елена Элари

чём я?! — испугалась она своих мыслей. — Нет, сгину здесь, а не поверну назад! Вина гложет меня… и уже понять не могу, за что и перед кем. Что же со мной, что же делать мне? Арон, где ты? Неужели, когда я пропала, ты поверил, что меня уже нет в живых? Почему ты не спас меня? Как мог забыть меня?! Забыл, ты забыл меня, иначе как объяснить то, что я сейчас здесь, с изуродованными глазами, измученная и напуганная?! Арон, как мог ты предать меня? Не предавал? Так почему же мои страдания так затянулись?!»

И тут в её памяти всплыл образ Вэриата, и Онар побледнела.

«Арон, нет, это я виновата перед тобой. Это я предала тебя… Полюбила похитителя своего. А любовь ли это? Наваждение, он, наваждение… Арон, но ты не спас меня».

Онар медленно направилась к пещере, обошла её и, спотыкаясь о камни, стала взбираться наверх. Онар старалась не думать, обрыв или плавный спуск увидит она в конце. Также гнала она от себя и мысли о Вэриате. Онар решила просто не останавливаться, а там будь что будет.

Голова болела всё сильнее.

«Погибну, погибну здесь. Я умру, умру», — болезненно пульсировала у неё в голове монотонная, навязчивая мысль.

Средь камней, об которые царевна сбила свои нежные ножки, росла полынь, сопровождающая каждый шаг Онар тяжёлым, дурманящим запахом.

***

Арон проснулся, потому что ему показалось, будто он упал во влажную горячую полынь. Даже сейчас, когда с него спали последние оковы сна, Арон ощущал в воздухе горьковатый запах этого, как он думал, магического, растения.

Со своего возвращения во дворец Арон так и не поправился, до сих пор лежал в постели и чувствовал себя плохо. Вначале лекарь убеждал его, что уже через пару дней Арону будет лучше. Теперь же он каждый день говорил ему, что улучшения есть, но нужно больше времени, чтобы Арон встал на ноги.

А времени не было. Арон ненавидел себя за бездействие! А ещё его тревожила мысль, что всё недавнее время он вёл себя, как зачарованный, одурманенный. Он плохо обдумывал свои поступки, одно то, что Арон отправился на поиски Онар, взяв с собой только Джона, чего стоило? Да, тогда он объяснял себе это вполне логично, но как объяснить, зачем Арон взял с собой в поход девушку? Он подвёрг Анну опасности. Арон вполне мог оставить её во дворце, никому бы она не сказала о его походе, побоялась бы, да и если бы проговорилась, то что тогда? Он корил себя за глупость.

«Я не спас вас, Онар. Простите, простите меня, моя королевна», — с горечью думал он.

А правитель Илиндора готовился к войне. Страх за Онар усиливался с каждым днём. Армир, впрочем, как и Селестина, не находил себе места.

Из-за океана должно было прибыть войско царицы. Армир боялся, что Вэриат начнёт войну прежде установленного срока, и они не успеют.

Илиндор укреплялся. Люди готовились в кровавой осени.

А Арон лежал в постели. Что он ещё мог?

***

— Колечко, колечко, где моё сердечко? Где же оно бьётся, где мне отзовётся? Потерялось, разгорелось, вдруг погасло и молчит! Мне бы знать, кому оно уж давно принадлежит.

Анна мыла на кухне пол и шептала услышанные ещё в детстве от бабушки заговоры. Вряд ли они имели большую силу, но умалить терзающие душу волнения и развеять мрачные мысли были способны.

Кольцо, подаренное ветром, каждый день напоминало девушке о её договоре с Рьяном, о путешествии с Ароном и о том, что он до сих пор болен.

Арон… Что он мог теперь? Анна всё чаще думала, что этот мужчина, который недавно, сам того не ведая, пленил её сердце, больше не снится ей, не занимает все её мысли, он стал ей почти безразличным. Разве что колкая вина время от времени мучила Анну, но и вину эту она чувствовала больше перед Онар, а не перед ним.

— Глупая, какая же я глупая! — Анна закусила губу.

Выжимая половую тряпку, она вновь посмотрела на колечко, и на её лице отразилась мука.

— Боль моя утихни. Вечер, подожди. Солнце, не спеши, день мне ты продли! Ночь тисками сердце, мне сожмёт опять. Темноте дано, тайны все узнать. Тьма увидеть может, всё, что днём спало. Разбудит, растревожит и уйдёт тепло. Солнце, не спеши ты, оставлять меня. В дар тебе отдам, язычок огня.

Сказано — сделано, Анна ушла в свою небольшую комнатку, и на тяжёлом, тёмном подсвечнике, что стоял на круглом столике у кровати, зажгла свечу. Потом Анна отрезала тонкую прядь своих светлых волос и сожгла их. Анне показалось, что вокруг стало светлей. Девушка даже улыбнулась. Её узкая комната, окно, занавешенное выцветшими синими занавесками, кружевное старое покрывало на кровати, посеревшее и немного подранное по краям, деревянный сундук с вещами, всё словно заиграло новыми красками. Анна оставила свечу догорать, только отодвинула занавеску, чтобы солнечный луч касался пламени свечи, и ушла заниматься своими делами.

Нужно было пойти на рынок, купить овощей для ужина и трав. Анна любила выполнять такие поручения, ей нравилось не просто гулять по городу, а ходить по его мощёным камнем улочкам с какой-то определённой целью. Вот и сейчас Анна, накинув на плечи красный платок с бахромой по краям, завязав лентой волосы, с удовольствием отправилась по делам.

Блуждая по извилистым улицам с уже наполненной продуктами корзиной, Анна искала нужные ей свежие травы: шалфей, мяту, розмарин. Вон уже и виднеется лавка, где их можно купить. Она ускорила шаг и случайно толкнула локтем сгорбленную старуху в чёрном балахоне.

— Извините! — бросила Анна и уже оставила бы её позади, но это сморщенное лицо с острым выдвинутым вперёд подбородком, с маленьким носом и выцветшими серыми глазами под тяжёлыми веками, заставило Анну остановиться, а точнее споткнуться и выронить из рук корзину.

В старухе, которой на вид было не меньше ста лет, Анна признала знахарку. За спиной её звали ведьмой, при встрече с ней старались не смотреть на неё и помалкивать, а случится кому серьёзно заболеть, бежали к ней за помощью. Смелые бежали или отчаявшиеся, остальные предпочитали найти лекаря себе по средствам. Знахарку же боялись, но обвинить в колдовстве не могли, доказательств не было, как и явных жертв её магии, а понапрасну ссориться с этой старухой никому не хотелось.

— Ты аккуратнее будь, — проскрипел голос знахарки. — Тебе беречь себя надо бы, — она подняла подкатившуюся к её ногам свеклу и подала оробевшей Анне.

У Анны задрожали руки,