Птичий город за облаками - Энтони Дорр

Еще и еще раз Констанция обходит площадь под лучами неизменного нигерийского солнца. И снова на краю сознания скребется то самое чувство: что-то не совсем правильно. Стволы пальм изрезаны шрамами, у основания листьев топорщится засохшая шелуха, высоко вверху висят кокосы, несколько штук валяются на земле в кадках. Вдруг приходит понимание: на кокосах не видно трех пор, ведущих к семяпочкам. Два глаза и рот, личико морячка, уходящего в кругосветку, – нет его здесь.

Деревья нарисованы компьютером. На исходной фотографии их не было.

Констанция вспоминает миссис Флауэрс у Феодосиевой стены в Константинополе. «Поброди здесь подольше, деточка, – сказала она тогда, – и узнаешь секрет-другой».

У кадки в нескольких шагах от Констанции прислонен велосипед разносчика. К рулю приделана плетеная корзина, а на корзине мультяшные совы держат рожки с мороженым. Внутри – полдюжины жестяных банок с напитками, между ними насыпан колотый лед. Ледяная крошка сверкает на солнце; нарисованные совы, кажется, вот-вот моргнут. Более выразительные, живые, чем все вокруг, – совсем как с тем контейнером для возврата книг в Лейкпорте.

Она тянет руку к напиткам, и рука не проходит насквозь. Пальцы натыкаются на что-то твердое, холодное и влажное. Констанция вынимает банку из корзины, и вокруг нее тысячи гостиничных окон беззвучно рассыпаются осколками. Исчезает брусчатка мостовой, испаряются поддельные пальмы.

Повсюду возникают люди. Они сидят и лежат, но не на тенистой городской площади, а на разбитом грязном асфальте. Многие без рубашек, почти все босиком. Живые скелеты. Некоторые забились поглубже в самодельные палатки из синего брезента, видны только измазанные засохшей глиной ноги до щиколоток.

Старые покрышки. Мусор. Какая-то жижа. Несколько мужчин сидят на пластиковых канистрах, в которых когда-то был напиток под названием «СанШайнСикс»; женщина размахивает пустым мешком из-под риса; c десяток истощенных детей сидят на корточках в пыли. Нет никакого движения, как было, когда она коснулась контейнера для возврата книг возле старой библиотеки в Лейкпорте; только статичные изображения людей, рука проходит насквозь, будто перед ней не люди, а призраки.

Она наклоняется, заглядывает в затушеванные изображения детских лиц. Что с этими людьми? Почему их спрятали?

Потом она возвращается на беговую тропу на окраине Мумбая, которую нашла год назад; густая зелень мангров проносится мимо, будто зловещая стена. Констанция бежит вдоль перил – полмили в одну сторону, полмили в другую, – пока не находит то, что искала: нарисованную на тротуаре маленькую сову. Дотрагивается до рисунка, и мангры пропадают: вместо них обрушивается стена красно-бурой воды, несущей с собою мусор и обломки. Вода смывает людей, заливает тропу, поднимается выше окон. К балконам второго этажа привязаны лодки; на крыше машины застыла женщина с поднятыми вверх руками, она зовет на помощь, на затушеванном лице не виден раскрытый в крике рот.

Констанцию трясет, подташнивает. Она шепчет: «Наннап» – и возносится ввысь. Земля поворачивается, Констанция вновь опускается. Австралийский скотоводческий городок, когда-то он очаровывал своеобразием. Поперек дороги выцветшие транспаранты:

Перед муниципальным клубом в тени капустных деревьев бодро цветут бегонии в ящиках. Трава все такая же зеленая – на пять оттенков зеленее, чем все вокруг. Сверкает на солнце фонтан, гордо высятся деревья в цвету. Но есть ощущение, будто что-то здесь подправили, как на площади в Лагосе, как на беговой тропе в Мумбае.

Трижды Констанция обегает вокруг квартала и наконец находит граффити на боковой двери клуба: сова с золотой цепью на шее и криво сидящей короной на голове.

Констанция прикасается к сове. Трава буреет и скукоживается, деревья уезжают в сторону, краска на здании клуба облезает, фонтан пересыхает. Воздух дрожит от жары, и в нем постепенно проступает трактор с цистерной на шесть тысяч галлонов[29] воды, вокруг – оцепление из вооруженных людей, а за ними тянется вдаль вереница пыльных автомобилей.

Сотни людей с пустыми флягами и канистрами в руках напирают на проволочную сетку. Фотоаппараты Атласа поймали в объектив прыгающего с ограды человека с мачете в руках, его рот широко раскрыт; солдат стреляет из ружья; несколько человек валяются на земле.

Возле крана двое мужчин рвут друг у друга пластиковую канистру, на руках вздулись жилы. В толпе видны прижатые к сетке женщины – матери и бабушки с грудными младенцами.

Вот оно. Вот почему папа попросился на «Арго».

Когда Констанция сходит с «шагомера», в гермоотсеке светодень. Переступая через кусочки пакета, она ковыляет к пищевому принтеру, отсоединяет шланг для подачи воды и подносит ко рту. Руки у нее трясутся. Носки окончательно развалились – многочисленные дырки слились в одну, и два пальца на ноге сбиты в кровь.

Ты прошла десять километров, Констанция, говорит Сивилла. Если ты не поспишь и не поешь как следует, я ограничу твой доступ в библиотеку.

– Поем, поем и отдохну, честное слово!

Она вспоминает, как папа однажды работал на ферме № 4, подправлял поливальную насадку, а потом подставил руку, глядя, как брызги оседают на тыльной стороне ладони.

– Голод, – проговорил он, и Констанции показалось, что папа разговаривает не с ней, а с растениями, – через какое-то время о голоде забываешь. А вот жажда… Когда очень хочется пить, отвлечься невозможно, все время только об этом думаешь.

Она садится на пол, рассматривает окровавленный палец и вспоминает мамин рассказ о сумасшедшем Элиотте Фишенбахере – том мальчике, что бродил по Атласу, пока у него не потрескались пятки и что-то не сломалось в мозгах. О сумасшедшем Элиотте Фишенбахере, который пытался пробить обшивку «Арго», подвергая опасности всех и вся. Который накопил сонных таблеток и убил себя.

Она ест, умывается, расчесывает колтуны, выполняет задания по грамматике и физике – все, что попросит Сивилла. В атриуме библиотеки светло и тихо. Мраморный пол блестит, будто отполированный.

Закончив с уроками, Констанция садится за стол. Собачка миссис Флауэрс устраивается у ее ног. Дрожащими пальцами Констанция пишет: «Как был построен „Арго“?»

К столу слетается туча книг, архивных папок и чертежей, и она отбирает документы, связанные с корпорацией «Илион»: глянцевые схемы импульсного ядерного двигателя; анализ материалов; искусственная гравитация; таблицы по исследованию грузоподъемности; наброски различных систем очистки воды; чертежи пищевых принтеров; изображения модулей корабля, подготовленных к сборке на околоземной орбите; сотни брошюр, в которых рассказывается о людях, которые составят экипаж корабля, – после тщательного отбора они сперва пройдут карантин, затем полугодичное обучение и в конце концов будут введены в состояние искусственного сна перед стартом.