На краю одиночества - Екатерина Лесина

Овцы пропадали. Пастух.

И рядом крепость стратегического назначения. Аномалии, которым, даже с учетом местной специфики, не место. А потому не окажете ли вы любезность? Взгляните, просто взгляните… охрану мы выдадим, две дюжины егерей.

Там они и остались.

– И ты на свободу хочешь? Домой? Ты разумен? Или условно-разумен? Разум – вещь такая, весьма своеобразная. Вот люди по-своему разумны, а поди ж, творят такое, от чего мне порой непонятно, как это наш мир не развалился.

Тварь поднялась.

– Да нет, сиди уж. Я сам найду дорогу…

Но Глеб лишь тогда понял, во что вляпался, когда погиб первый парень. Еремеем звали… Он был мрачен и имел привычку предрекать беды.

В тот раз не ошибся.

Тварь просто обняла его телом своим, будто простыней опутала, и Еремей закричал. Он кричал, казалось, вечность, а потом затих, и тварь сползла, оставляя на земле голый остов.

Она сожрала пули. И ручную бомбу, которую в нее метнули. Она выпила пламя, собрав его на своей шкуре алыми искрами. И, обрушив треклятый курган, принялась за людей.

…В тот раз Глебу повезло.

Он успел замкнуть контур, пусть и себя же в нем запер. Выбраться особо не рассчитывал, а вот умереть с достоинством – чем не выбор?

Тогда, оказавшись в душной тьме, которая пахла землей, костями и миром иным, он призвал тьму. И та пришла. Она предложила игру.

Она знала, что Глеб рискнет, что выбора у него нет, ибо контур – вещь такая, не шибко надежная. Сегодня он есть, а завтра вздумается какому искателю удачи – а и такие в степи находились – заглянуть в курган, и…

А мальчишка тот сам согласился.

Правда ведь?

…Тьма и сейчас была. Кромешная. И готовая помочь. Если, конечно, Глеб попросит.

Нет. Еще рано. Он должен добраться до дома. Вот она, стена, некогда затянутая плющом, а ныне дырявая, что плащ бродяги. И новые язвы появлялись одна за другой. Осыпалось пылью окно, открывая Глебу путь.

Тварь ковыляла сзади, посвистывая и вздыхая.

И когда Глеб добрался-таки до окна, она сказала:

– Ты уж постарайся.

Или не она? Просто примерещилось?

В местах пробоя всякое бывает.

Мир вокруг продолжал меняться, и Анна не была уверена, по вкусу ли ей перемены. А главное, она не могла понять, в чем суть их.

Воздух стал… неправильным?

Нет, Анна дышала. И не только она. И не задыхалась. И не пах он ничем. И… и просто был неправильным.

Анна коснулась своего лица. И лица Олега.

Странное ощущение, будто прикасаешься не к живому человеку, но к восковой фигуре. Ей случилось как-то заглянуть в музей. Да, пожалуй, именно так и было… люди, похожие на людей, и все-таки неуловимо иные.

Неправильные.

Вот только сейчас никто будто не замечает этой неправильности. И Анна позвала ветер. А тот принес душный запах могилы.

– Потом, когда дети родились, мне пришлось сделать выбор. Я не хотела… или вру, в тот момент мне уже было почти все равно. И я решила, что мальчик более ценен. Мужчины любят сыновей. Я еще надеялась вернуть тебя. Правда, уже не понимала зачем.

Ветер кружил пылинки. Играл.

Он создал корону из пыли над головой его императорского величества. И вторую, над княгиней, которой эта корона была весьма к лицу. Правда, сама княгиня будто бы посерела.

– С проклятиями вся сложность в том, что они меняют. И меня изменили. Так отец сказал. Я же… я помнила себя прошлую, но как будто… не знаю, со стороны. Я перестала испытывать чувства. Это потом выяснилось. Мама умерла. Я любила ее, но оказалось, что это не любовь, а память о любви, мне же новой было досадно, что эта смерть нарушила некоторые мои планы. Дети… та, прошлая я разрывалась между страхом смерти и желанием защитить детей. Новая испытывала досаду от того, что оставшийся ребенок оказался весьма беспокоен. И нет, мне не хотелось быть рядом с ним. Целовать. Умиляться ему, как не было желания узнать, что стало с девочкой. Отец унес ее куда-то. Я не спрашивала куда. Мне стало все равно. Я даже не боялась, что Медведица узнает про Олега. Или про то, что я осталась жива. Что она найдет способ завершить дело.

Корона давила. Анна ощущала ее тяжесть издали, хотя ветер и держал пыль. Разве возможно подобное?

Выходит, что вполне возможно.

– Когда отец познакомил меня с сыном старого своего друга, я подумала, что вариант не так уж плох. Мезальянс, конечно, но Холмогоров был в меня влюблен. А главное, этой любви хватило, чтобы признать ребенка своим. Я бы и вовсе его отдала, но отец не позволил.

Над головой Анны корону тоже создали. Лишь затем, чтобы развеять. Ветер играл.

Разве можно играть в могиле? А теперь собственный дом представлялся Анне именно могилой, из которой, как она подозревала, выбраться будет непросто.

И пускай. Она так долго собиралась умереть, что теперь совсем не испугалась.

– Мальчишку сочли бастардом Холмогорова, а меня дурой, которая согласилась его принять. Поговорили и забыли. От меня ждали появления других детей, но оказалось, что проклятие все же изменило не только мой характер. Забеременеть вновь мне не удалось. Я старалась. Я понимала, что правила сделки следует соблюдать, однако… так уж получилось.

Она стояла вполоборота, и теперь Анна видела, что пятно на лице княгини никуда не исчезло. Напротив, оно расползалось, изменяя цвет кожи, раскрашивая ее крохотными трещинами.

– Если бы ты знал, до чего муторно жить, когда в этой жизни тебе ничего не нужно. Я пыталась играть в любящую жену, но Холмогоров чувствовал фальшь. Я пробовала заняться воспитанием сына, но тот от меня сбегал. Он оказался слабым, на редкость бесталанным ребенком…

Анна стиснула пальцы Олега.

– Который только и умел, что играть. Верно, неплохо, но слушать эту музыку было невозможно. Мне было больно от нее! Отец полагал, что дело в изуродованной моей душе, но и он не мог предложить лекарства. Когда у Холмогорова появилась первая любовница, я вздохнула с облегчением. Мужчины весьма меня утомляли своим вниманием. Одно время я даже думала, что дело в супруге, в его неуемной страсти, но после убедилась, что другие ничуть не лучше. Эти бессмысленные разговоры, омерзительные поцелуи и совершенно нелепые телодвижения. Даже странно было думать, что когда-то они доставляли мне удовольствие.

Она пожала плечами и добавила:

– Скоро все закончится.

– Когда ты стала убивать?

– Когда проклятие вернулось. Оно было всегда. Я поняла это далеко не сразу. Мой отец сумел перевести его на… нее, – княгиня не соизволила повернуться, будто было ей неловко смотреть на Анну, но Анна знала, что дело не в неловкости, скорее в досаде. – И ей бы умереть и унести проклятие с собой, но она каким-то чудом выжила.