На краю одиночества - Екатерина Лесина

Она вскинула ладонь, и Глеб отшатнулся, а вокруг его фигуры вспыхнул темный щит, который разлетелся вдребезги.

– Неплохо… но мало. Здесь мой мир. И мои правила.

– Вряд ли. – Глеб собрал остатки тьмы, которая вошла в тело. – Здесь пробой. И мир на грани, которая скоро станет преодолима для всех запредельных тварей.

– Тебя это пугает?

– Нет. – Он шел, ступая медленно, словно опасаясь оторвать ногу от пола. И тьма тянулась за ним.

– Ты ведь уже встречался с подобным?

– Да.

– И как?

– Я жив.

– Но, сколь знаю, тебе пришлось… сложно.

– Бывает.

– Настолько, что почти год ты провел в закрытой лечебнице… Что? Красивой женщине мужчины готовы о многом поведать, тем более когда эта женщина умеет притвориться живой. Мне были интересны все случаи… столкновения, скажем так.

Глеб остановился за спиной Анны.

Почему там? Анне было бы легче, если бы она его видела. А он за спиной.

– Я просто хотела знать, что меня ждет. Я не настолько наивна, чтобы думать, что смогу откупаться от него вечно. Он очень разборчив. Весьма скоро шлюхи перестали его устраивать. Он предложил игру. И я приняла ее. Было даже интересно. Кто бы знал, насколько люди слепы. И глупы.

– Ты убила Маришу… – Олег произнес это шепотом. И повторил: – Ты ее убила… и солгала… сказала, что она… сбежала. Украла драгоценности и сбежала. А я, дурак, поверил. Но ведь она не сбегала, да? Ты убила Маришу? Других тоже. Тех, кого я… кто со мной…

– Не мямли. Сколько раз повторять, если хочешь, чтобы тебя поняли, говори внятно.

– Плевать, – Олег тряхнул головой. – Ты следила за мной.

– Наблюдала.

– И те девушки, они ведь ни в чем не были виноваты. Просто не повезло… просто… ты их.

– Я. Их. Они сами клялись в любви до гроба. Я лишь помогла им сдержать обещание.

– И Маришу. Тоже ты.

– Разумеется. – Княгиня пожала плечами, но сочла возможным пояснить: – Это наша горничная. Она позволяла себе чересчур многое. К примеру, решила, что лучше меня знает, что нужно моему сыну.

– Я ее любил!

– Ты ее имел, – жестко оборвала княгиня. – И только. Мужское естество таково, что вы не делаете различий между плотским своим желанием и любовью.

– Нет…

– Эта девица подговаривала тебя сбежать. И куда бы вы подались? В бродячие музыканты? В цирк? Самое место для шлюхи. Ты бы играл на своей скрипочке, а она…

Рука Олега дрогнула, и в ней появилась скрипка.

Сплетенная из тумана, подернутая изморозью, бесплотная настолько, насколько может быть бесплотен призрак. И все же настоящая.

– Надо же, – притворно удивилась княгиня. – Оказывается, ты не совсем уж и бездарен. И да, он сам ее выбрал. Он приходил ко мне. Часто. Принимал облик. Какой хотел. И мы разговаривали. Это тоже своего рода счастье, возможность поговорить с кем-то, кто тебя понимает.

Тварь сгорбилась, подобрав передние конечности под себя. И потянулась вверх.

Ее движения были медленны, а очертания – изменчивы. Она словно наново лепила себя. Вот шея стала короче, а морда втянулась. Длинные руки обзавелись длинными же пальцами…

– А он понимал. Он действительно понимал. – Княгиня в два шага преодолела расстояние и, оказавшись рядом с тварью, коснулась неестественно яркого розового банта на ее шее. – И он помогал мне. Он показывал, как легко измениться. Темный, светлый – это все лишь условности. Мы все, если подумать, сами себе условности, и редко у кого выходит преодолеть этот барьер.

Тесто? Глина? Податливая и мягкая.

И кажется, будто это именно княгиня поглаживаниями своими, прикосновениями легчайшими создает лицо.

Вот длинный нос. И острые скулы. Подбородок прямой, будто по линейке вычерченный. Уши слегка оттопырены. Цвет только белесый, мертвенный какой-то.

– Видишь, до чего хорошо совпало, Глеб, – мне нужен был наставник, а ему кто-то, кто проложит дорогу в этот мир… – Княгиня погладила массивное плечо. И Анна сглотнула, поскольку смотреть, как полупрозрачную кость оплетают жгуты мышц, было, говоря по правде, не слишком приятно. – И мы нашли друг друга.

– Поэтому и нашли, – голос Глеба звучал ровно.

Слишком уж ровно, чтобы обмануть Анну. И она подняла руку, накрыв своей ладонью мужскую. Анна не знала, что еще может сделать, но не делать ничего она не могла.

А его императорское величество хмыкнул и сказал:

– Так даже лучше. Когда все и в одном месте.

– Совпадение, – княгиня пожала плечами.

А тварь повторила человеческим голосом, показавшимся Анне знакомым:

– Весьма удачное совпадение. Правда, Глеб?

Наверное, Глеб все же в чем-то провинился перед высшими силами.

Упрямством своим?

Нежеланием соблюдать ритуалы? Тем, что не заглядывал в храмы, на которые жертвовал? А может, и вправду стоило отрешиться от мира, укрыться в каком-нибудь глухом монастыре, где намоленные стены станут непреодолимой преградой иному.

Тварь обрела плоть. И лицо.

– Здравствуй, – сказала она, растягивая рот в улыбке. Вот только зубы у нее получились совсем нечеловеческими, мелкими и острыми. – Сынок…

Глеб не ответил.

Не стоит вступать в беседы с иными. Вполне возможно, что существо это, теперь почти неотличимое от человека – разве что чувствовалась некоторая неясная, неуловимая разумом несуразность в фигуре его, – вовсе не отец.

Просто знает. Видит. Слышит больше, чем доступно людям.

– Не хочешь обнять? – тварь растянула руки, и из чрезмерно длинных пальцев высунулись когти. – Нехороший мальчик… никогда меня не любил. Завидовал.

Неправда.

Но… надо сосредоточиться.

– Сам слишком бестолковый, бесталанный… сколько лет прошло, и чего добился? Может, создал какой-нибудь уникальный артефакт?

Голос вкрадчивый, журчит, что вода по камням.

– Ритуал разработал? Получил награду… хотя да, получил, но награды, скажем так, пустое. Их получить легко, когда в приятелях у тебя наследник престола.

– Владимир? – тихо поинтересовался его императорское величество, которому делать в доме Анны было совсем нечего. И уж тем паче не стоило обращать на себя внимание существа.

– И ты, мой мальчик, здесь…

Тварь двигалась медленно, она словно привыкала к этому, созданному ею же телу.

– Ты здесь. Пришел. Совесть взыграла? Ты всегда был слишком совестлив для того, чтобы править. Вот твоя матушка, та знала, что совесть – это роскошь для человека твоего положения.