Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин

Я был в стрелках и, пробравшись с тремя товарищами влево, стрелял по французам. Наконец, от частых выстрелов ружье так разгорелось, что в руках нельзя было держать. А заряжали мы вот как: бывало, патрон всыплем и, не приколачивая его, ударишь прикладом о камень — и порох уже на полке. Взведешь курок и бух — и всё в неприятеля! Так вот-с, затравка так нагорела, что ружье начало давать вспышку, а на полку понадобилась подсыпка. Я припал за камень, чтоб оправить ружье, — а действие идет горячее. Тут еще двое прибежали ко мне. Оправивши наскоро ружье, мы втроем выскочили на бугор — смотрим: французы отступают.

После этого долго еще перестреливались, покуда наконец к вечеру умолкнул бой. Здесь между нашими колоннами частенько вертелся сам Суворов и направлял полки, где было более опасности, и везде подавал помощь. Сам трудился и старался не хуже нашего.

На другой день прогнали неприятеля и были в городе, но его уже там не было — он пошел на уход. Вот здесь обогнали нас венгерские гусары. Нечего сказать, славное войско — а австрийцев мы не видали.

Заметивши, что старик совсем прекратил разговор, я спросил его:

— Ну, дедушка, а под Новией был?

— В Италии, — отвечал он, — мы с Багратионом вертелись в разные стороны, делали большие переходы и сейчас же шли в бой; кто их упомнит, в каких именно боях мы бывали? А на Требии-то реке, так это верно знаю, что были. Я вам сейчас рассказывал. Этот бой был для нас трудней прочих, да и больше об нем говорили. Да и под Новией-то были… и как еще ловко французов полонили! В то время они были как-то полегче, на ногах как-то не твердо стояли, а потом выучились, канальи!.. А все больше потому, что Наполеон стал ими командовать.

Покончивши с французом в Италии, пошли воевать с ним в Швейцарию.

Здесь он был очень увертлив и в чистом поле стоять не любил, а больше прятался в щель (то есть ущелье). Чаще приходилось нам побеждать скалистые камни и снеговые горы, нежели драться с французом, — он хитрил, как лисица, — а где можно, так и по-волчьи оскаливал зубы.

Подойдя к горам, каждый из нас получил порцию сухарей, и этим запасом пришлось продовольствоваться чуть ли не все время странствования по голодной Швейцарии.

Князь Багратион и великий князь Константин Павлович повели войска прямо в горы. Наш санаевский баталион шел вперед с князем Багратионом. Часто приходилось идти по таким местам, что, кажется, не человек, а зверь прокладывал дорогу. Да не смотрели на то, а шли, когда надо было бить французов.

Погода была ненастная, туман висел на горах, и как будто шла изморось. Нам, нагруженным провиантом, с непривычки трудно было подниматься в горы; люди беспрестанно отставали. Суворов, бывший при нашем отряде, объезжал тянувшиеся в горы ряды и говорил солдатам: «Молитесь Богу, ребята! Бог поможет! С нами Бог! Вперед, вперед, чудо-богатыри! Вот ты шаг ступил и ближе — все меньше остается!»

Горы были трудно-каменистые. Мы досадовали на скалы, они съедали нашу обувь. Но на Суворова не роптали.

На марше в горы он то и дело сновал мимо нас на казачьей лошади и отечески говорил с нами: «Не бойсь, ребята! Не бойсь, чудо-богатыри! Мы в горы пойдем и их пройдем, врасплох француза возьмем и в пух его разобьем!» И мы твердо верили, что по его словам все станется.

— Вот, дедушка, ты сейчас сказал, что на Суворова вы не роптали, а я так слышал напротив… говорят, солдаты так были им недовольны, что не хотели далее идти, — старик, мол, наш из ума выжил!

— Ну, Ваше благородие! Хоть присягнуть сейчас, сам я этого не видал и не слыхал, а рассказывать то, чего не знаю, — греха на душу брать не буду!

Впереди нас шли егеря, а сзади их наш полк и сводно-гренадерский баталион. Так если бы и было что-нибудь такое, как же товарищам-то не знать? Ведь этого скрыть нельзя! С первого привала разнеслось бы по всему корпусу.

Нет, Ваше благородие, это так, дурные слухи, бабьи сплетни. Суворов отец наш был; да кто бы осмелился это сделать? Разве по глупости рекрут какой, а не старый солдат, какими тогда были почти все. Да разве Суворов по своей воле воевал? На то был указ Государя. С нами был тут же и Константин Павлович, сын природного нашего Государя. Нет, Ваше благородие, не верьте этому — это так… все пустое.

Три дня подымались мы до вершины горы, сбивая со скал французов. Кони, как дикие козы, попадались нам на пути. Потом спускаться начали в ущелье. Пройдя оное, встретили на дороге так себе не мудрую деревушку и через переход отсюда соединились с Милорадовичем.

Вот тут уж он пошел впереди, а мы за ним. При спуске с гор было много отсталых. Каждый думал, что скатиться вниз легче, чем подняться, а потому надеялся, не торопясь, догнать передних. Начальники докладывали Суворову, что много отсталых. На это он им спокойно отвечал: «Я и сам видал, что много отсталых; да ведь никогда не видал, чтобы кто назад шел, он отдохнет, отдохнет и придет, а все тут же будет».

Между всеми начальниками князя Багратиона Суворов отличал более прочих и говаривал об нем, что он «по мне будет!» — «Молодец! Молодец, Багратион!» — он везде его выхвалял и ставил первым.

А Милорадовичу однажды сказал: «Господин Милорадович! Я бы вам не советовал после бала ходить к разводу!» — «Виноват, Ваше сиятельство, опоздал». Так отвечал Милорадович.

Спустившись еще ниже, пошли по ущелью. Вдруг слышим, что неприятель укрепился за каким-то Чёртовым мостом. И точно, мы как будто опускались в чёртово гнездо: на каждом шагу натыкались на скалы и крутые обрывы, а внизу, в пропасти, реку ворочает, словно камни в пыль перемалывает.

Теснота такая, что двум человекам в ряд идти опасно: а где из щели ветром так и хватит, что не устоишь на ногах! туман, словно кисель какой, — так и висит на плечах.

Однако у Чёртова моста передние войска сбили неприятеля. Нам пришлось проходить уже по готовому мосту, около которого господа офицеры сами хлопотали и уцелевшие бревна связывали шарфами.

Француз ухитрился было растащить бревна, чтобы не дать нам ходу, — да не поддержало и это. Кто через мост, а иные так просто вброд перебрались на ту сторону и погнали француза. Версты четыре преследовали его вниз по берегу реки и только в сумерки оставили его в покое, когда нам приказано было остановиться, чтоб обождать тянувшиеся по ущелью войска.

Спустились с гор, каждый из нас сказал: «Ну, слава Богу! Горы вон где — мы теперь на ровных местах».

После этого, кажется на следующем переходе, раздавали Анненские кресты, по три в каждую роту. На них было сказано, что за отличие. Все равно как нынче Георгиевский крест, то же тогда значил и Анненский. А кресты-то навешивал сам полковник Санаев, да не кому-нибудь, а тем, кого именно знал, что по заслугам стоил. И подлинно, что новые кресты мы увидали на молодцах из молодцов!

Однако, Ваше благородие, не в похвальбу будь сказано, за Швейцарский поход все были достойны получить хоть не по кресту, так по крайности по медали. Оно, во-первых, более потому, что труды наши были оченно тяжкие, было голодно, да и холодно, а движения частые да скорые, а второе, что места, где проходили, были никак не способные: все горы да скалы, под ногами грязь или голый камень — обувь наша совсем поизносилась.