Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

Ви там (в небе) били?” Первый советский спутник Земли, запущенный атеистическим государством, практически загнал его в подпольное существование. Он перестал вообще дискутировать, стал больше слушать по радио последние известия и читать газеты. К сожалению, он не дожил до полета Юрия Гагарина в космос и, конечно, нам трудно было бы предвидеть его реакцию на возможный наш ему ответ: “Мы там не были, а Гагарин был и Бога не видел!”».

И еще парочка, все от того же автора: «Была в нашем дворе также потомок дворян Юлия Ивановна и ее соседки близкие к ним по воспитанию Татьяна Осиповна и ее родная сестра Ефросиния Осиповна. Юлия Ивановна отличалась от всех жильцов интеллигентностью и глубокими знаниями русского языка и русской литературы. Мы в разговорах с ней старались говорить короткими предложениями, чтобы не попасть впросак от своих “глубоких литературных познаний”. Конечно, контакты с ней для нас были очень полезны, особенно для девочек двора: манеры ее поведения, ее одежда и прически, даже в преклонном возрасте, были примером для их становления в обществе, безусловно, с положительными задатками на будущее…

Не могу не вспомнить таких соседей, как дядю Петю, его жену тетю Раю, их дочерей Лилю и Валю, а также другую соседку Олимпиевну. Благодаря их труду двор всегда был чистым и достаточно зеленым: обсажен фруктовыми деревьями и кустами с различными ягодами. Дядя Петя всегда своим личным примером показывал большинству жильцов нашего двора, как надо решать различные дворовые проблемы, а тетя Рая и Олимпиевна своими мажорными характерами не отпугивали людей, а, наоборот, их притягивали своими советами и мастерством во многих делах».

Кто только не заходил в то время в коммунальные дворы! Юрий Никулин вспоминал о своем детстве:

«Появлялись… подводы – худыми, изможденными лошадьми правили совершенно черные люди – угольщики, пронзительно кричавшие:

– Углей, углей! Кому углей? Уг-леее-й!!!

Позже на подводах привозили картофель и слышались крики:

– Картошка-а-а! Карто-о-шка! – кричали дядьки, сидя на мешках.

Затем приходили во двор татары с мешками. Они выкрикивали нечто подобное: “С… арье брем, паем…”, что означало “Старье берем, покупаем”.

Приходили и скупщики бутылок, к которым сбегалась вся детвора. Мы отдавали бутылки, а взамен получали “уйди-уйди” – небольшие свисточки с надувными шариками. Иногда за бутылки давали разноцветные, набитые опилками шарики-раскидайчики на резинках».

Юрий Владимирович вообще очень любил свой старый коммунальный двор. Писал о нем с большой душой: «Когда я смотрю на картину Поленова “Московский дворик”, мне сразу вспоминаются дворики нашего переулка. За кирпичным двухэтажным флигелем одного из домов нашего двора находился небольшой – он мне казался громадным – неухоженный сад.

Посреди него холм, обсаженный кустами, мы называли его курганом. Между высокими деревьями в центре сада разбили клумбу, а кругом рос дикий кустарник, вдоль забора – трава с зарослями лопуха. С годами сад уменьшался, потому что засохшие деревья спиливались и на освободившемся месте появлялись деревянные сарайчики.

Во дворе собирались ребята из нашего и соседних домов. Старшие гоняли голубей, играли в “расшибалочку”, тайком курили в саду за курганом. Мы же, мелюзга, играли в “казаков-разбойников”, прятки, лунки, салочки. Позже узнали о волейболе и футболе. Во время футбола часто вылетали стекла в квартирах. И время от времени сообща собирались деньги на стекольщика.

Событием для всех становился приход в наш двор музыкантов, шарманщиков с попугаем. Иногда приходил аккуратно одетый человек и, положив перед собой шляпу на землю, начинал петь. Он исполнял много песен. Мы стояли вокруг и слушали артиста. Тут же открывались многие окна домов. Все с интересом слушали концерт, а потом бросали завернутую в бумажку мелочь.

В душные летние московские ночи некоторые ребята спали на крышах сараев. Приносили из дома какие-нибудь старые шубы, коврики, матрасы, расстилали их на крышах и устраивались на ночь. Когда я стал постарше, мать, к величайшей для меня радости, иногда тоже разрешала мне ночевать на крыше. Обычно нас собиралась компания из пяти-шести человек. Конечно, о сне не могло быть и речи. Сначала пели песни, потом вполголоса каждый рассказывал страшные истории, необычайные случаи.

Лежа на спинах, смотрим на небо, усеянное звездами, и слушаем звуки ночной Москвы: длинные гудки паровозов доносятся с Курского вокзала, резкие клаксоны автомобилей и отдаленный звон трамваев. Засыпали, как правило, когда небо совсем светлело. А иногда, заснув, вдруг просыпались от крупных капель дождя. Тогда разбегались досыпать по домам.

Все ребята во дворе имели прозвища. Зудилина звали Будильником, одного парня – Паташоном, другого Сапогом, а меня Психом.

Как-то во дворе одному из ребят я сказал:

– А ты у нас псих ненормальный.

– Что такое псих? – переспросили меня.

– Сумасшедший, психически больной, – объяснил я.

Все засмеялись, и меня с тех пор начали называть Психом…

Возникала у нас и вражда. Подерутся двое парней из разных дворов, и начинается месть. Мы боимся ходить в одиночку мимо их двора, они – мимо нашего. В зависимости от “военной обстановки” менялся и мой маршрут в школу. Приходилось делать крюк, чтобы миновать дом номер семь, где мог получить затрещину. Пользовался и системой проходных дворов, что помогало, но не всегда. Как-то иду я через “нейтральный мирный двор”, спокойно насвистываю песенку, а тут подбегают ко мне мальчишки:

– Из какого дома?

– Из пятнадцатого.

– Это у вас Витька Сапог живет?

– У нас.

– А-а… Так это он нашего Алика вчера отлупил?

И тут мне, конечно, досталось».

* * *

Социальное разнообразие коммунальных жителей наполняло окрестности домов самыми неожиданными событиями. Одно из характерных проявлений этой социальной неразберихи – кулачные бои в центре столиц. С ними вообще все очень интересно.

Поначалу это развлечение было преимущественно деревенским. Неудивительно – бойцовые физические качества больше нужны для выживания в сельской местности с ее лесами, дикими животными и прочими сюрпризами. Для выживания в городе скорее нужны качества ровно противоположные – способность к адаптации, к мирному улаживанию возможных конфликтов.

Это, разумеется, не исключало бои между городскими слободами. Один из них описывал Сергей Аксаков в рассказе «Собирание бабочек»: «Бойцы, выстроившись в две стены, одна против другой, на порядочном расстоянии, долго стояли в бездействии, и только одни мальчишки выскакивали с обеих сторон на нейтральную середину и бились между собою, подстрекаемые насмешками или похвалами взрослых; наконец, вышел вперед известный боец Абдулка, и сейчас явился перед ним также известный боец Никита; татарин полетел с ног и вместо него вырос другой. Между тем в нескольких местах начали биться попарно разные бойцы. Удача была сначала равная: падали татары, падали и русские. Вставая, кто держался за