Абсолем - Саша Глейзер

— Вы разубедили его?

Корсаков снисходительно посмотрел на Макса:

— Как сказать девятилетнему ребёнку, что он не такой как все? Я не хотел напугать его, но я оказался весьма посредственным психологом, не нашёл нужных слов и интонаций. После нашего разговора он замкнулся и ушёл в себя. Я до сих пор не знаю, как назвать его способность, дар это или проклятие. Он же начал считать это болезнью. Ведь я попытался внушить ему, что свое умение нужно скрывать от окружающих, так как это настроит людей против него. Я сказал, что с этим нужно бороться и подавлять на корню. Как лицемерен я тогда был! Да, в первую очередь я защищал его от возможных последствий, но я также защищал и себя. Ведь в моей голове жили страшные мысли и воспоминания, которые могли раз и навсегда отвратить этого мальчика.

Корсаков заломил пальцы так, что они отчаянно захрустели. У Макса мелькнула мысль, что старик еще чего доброго в порыве навредит себе. Профессор продолжил:

— Он так старался справиться с этим, мучил себя до головной боли. И постепенно он начал это контролировать. По крайней мере, он так говорил. Он сказал, что чужие мысли перестали хаотично врываться в его мозг, он научился пропускать их ровным потоком. Он полностью контролировал этот поток и прерывал его, когда хотел. Я поверил ему, потому что это сказалось на его состоянии: Адриан стал спокойнее, веселее, к нему вернулось былое расположение духа. Вскоре мой мальчик окончательно пришёл в себя. Но только мы справились с одной напастью, как проявилась другая.

Корсаков посмотрел на Макса так, словно еще размышлял, достоин ли он услышать весь рассказ. Макс не проронил ни звука, его выжидающий взгляд был красноречивее любых слов.

— Это случилось осенью. Мы гуляли по лесу и в тот раз углубились довольно далеко. Я рассказывал Адриану про виды грибов, хотя мы так и не срезали ни один. Ему нравилось просто смотреть. Помню, особенно его увлёк груздь. Он лежал на мягких жёлтых листьях и с интересом рассматривал неровные круги на бурой шляпке. Когда я уже начал беспокоиться, что он простудится на холодной земле, Адриан встал и отряхнулся. Но не успели мы сделать и пары шагов, как послышался шорох, и из кустов с громким лаем выскочила собака. Это была овчарка Затонских. Я кинулся, чтобы закрыть собой бледного, перепуганного Адриана. Расширенными от ужаса глазами мой мальчик вперился в пса и не двигался с места. Неожиданно собака скрючилась на земле и заскулила, она царапала лапами землю, издавая отчаянные звуки, и я готов был поклясться, что ей больно. Да что там, судя по всему, животное испытывало непередаваемые муки. Адриан продолжал смотреть на собаку, не отводя взгляда. Пронзительный скулёж не прекращался. «Хватит!» — закричал я и встряхнул Адриана. Он испуганно моргнул, прогоняя наваждение, и посмотрел на меня, явно ничего не понимая. В этот момент собака сумела вскочить и, поджав хвост, умчалась в заросли. Через секунду оттуда появился и сам Виктор Затонский. Он испуганно кинулся к нам с Адрианом: «Иван, ты уж прости! Вот уж не думал, что в такой глуши наткнемся на кого-нибудь, потому и спустил Бобби с поводка, чтоб побегал, порезвился. А он вдруг учуял вас и кинулся через кусты». — Виктор озабоченно рассматривал Адриана. — «Он не тронул мальца? Эй, малыш, все в порядке? Напугал тебя Бобби?» Я заверил Виктора, что с нами все в порядке и его собака не успела причинить нам вреда. Мне стоило больших усилий отделаться от соседа. Он был напуган не меньше нашего, вот только мы были в панике от другого. Когда мы оказались дома, я наконец спросил Адриана: «Адри, что это было?» Ребенок и сам не понимал, что произошло: «Я просто сильно испугался, когда увидел Бобби». Я понял, что мальчик увидел в овчарке угрозу и каким-то образом его организм защитился. Вот только каким? Я вам говорил, что дал себе слово никогда не изучать Адриана. Но я нарушил это слово. Мне необходимо было узнать, что случилось, но в своё оправдание скажу, что я делал это не из научного любопытства, а исключительно из-за волнения за ребенка. Через несколько дней я достал ужа. Как вы понимаете, существо совершенно безобидное, но вполне способное напугать наивного ребенка. Я впрыснул под покров рептилии болевые гидродатчики, по два на каждый квадратный сантиметр. Я знал, что если произойдут хотя бы малейшие изменения состояния, то хоть один датчик уловит их. Адриан сидел в своей комнате и читал. Я пропустил ужа под дверью, и он плавно заскользил к стулу, на котором болтал ногами Адри. Боковым зрением ребёнок уловил какое-то движение и тут же переключился на него. Испуганно вскрикнув, он вскочил на стул с ногами и затравленно смотрел на ужа. Я так же затравленно глядел на свой манипулятор: все датчики до единого просто зашкаливали. Уж извивался на полу, бился в страшных конвульсиях, выкручивая кривые дерганые круги, словно его непрерывно били током. Я ворвался, поднял рептилию и быстро вынес ее из комнаты. Как только уж исчез из поля зрения Адриана, датчики постепенно начали успокаиваться и вскоре показали норму. Впрочем, было поздно, рептилия не пережила эксперимента, пришлось закопать ее в саду. Итак, я выяснил, что Адриан действительно способен причинить смертельную боль без физического контакта. Вы думаете, я испугался? Я был в ужасе от способностей мальчика. Несколько дней меня просто лихорадило от осознания произошедшего. Но постепенно я понял, что мой страх ничто по сравнению с паникой, которую испытывал Адриан. Как бы то ни было, он был всего лишь ребёнком. Ребёнком, который не мог понять, что с ним происходит и чем ему это грозит. Он боялся первым завести разговор об этом, я тоже молчал, так как не знал, что ему сказать. У меня не было ответа ни на один из возможных его вопросов. Как последний трус я начал избегать ребёнка, которому был необходим в тот момент больше всего на свете. Потому что… я боялся. Да, я боялся каким-то образом вызвать в нем негативные эмоции, ведь я знал, как его организм защищается в подобных случаях. Я боялся разозлить его. Я начал прятать свой взгляд, чтобы он не почувствовал этого, но человеку, который запросто может влезть в твои мысли, и не нужен был мой взгляд. Да, он не хотел этого делать, и он обещал подавлять в себе эту способность, но в какой-то момент я почувствовал его присутствие в своей голове — его виноватое робкое подслушивание, благодаря которому он надеялся получить хоть какие-то ответы, а вместо этого наткнулся на мой страх. Что бы вы сделали на его месте?

Корсаков посмотрел на Макса в упор. Его вопрос застал врасплох. Но ответ был очевиден.

— Он ушел. — Макс даже не спрашивал.

Корсаков кивнул:

— Да, он просто исчез. Однажды утром я проснулся, а Адриана не было. Дом был пуст. И он пуст по сей день, — сказал профессор.

— Больше вы его никогда не видели? — спросил Макс.

Старик покачал головой:

— Не видел и ничего не слышал о нем. Адриан как в воду канул, не оставив никаких следов.

Иван Корсаков встал и, заложив руки за спину, прошёлся вдоль дивана, совсем как преподаватель в аудитории.

— Предваряя ваш следующий вопрос, скажу, да, я искал мальчика. Бесполезно. Я корил и проклинал себя за свое поведение, за свой страх и малодушие. Все эти годы, вспоминая и анализируя случившееся, я понимал, что мне не за что упрекнуть Адриана. Я сам во всём виноват.