Набоб - Ирэн Фрэн

— Вы победили меня! Я, в свою очередь, хочу просить у вас пощады…

И она стала ласкать его всеми возможными способами. «Приди же в эту ночь, — шептал Бхавани, стараясь продлить ее радость, — приди, моя возлюбленная, ибо дни проходят! Завтра ты, я и наша юность — все уйдет». И Сарасвати улыбалась, счастливая в этом преходящем мире. Потом он заснул, а Сарасвати лежала спокойная и удовлетворенная, ее тело наконец насытилось единением в результате иллюзорного влечения. Во время любовной игры, как и на протяжении всего этого священного дня, она не переставала молиться Кришне. И уже после первых укусов и поцелуев бог явился ей позади Бхавани, во всей своей синеликой славе. Только при этом — зачем скрывать это от себя теперь, когда раджа спит и их окружает глубокая ночь, — прекрасный Кришна был похож на фиранги…

* * *

Раджа проснулся с первым чириканьем воробьев. Вода в озере слегка порозовела. Он посмотрел на гаснущие на другом берегу костры лагеря фиранги, потом на террасы и на свой сад. Чтобы довершить торжественное открытие сада, следовало бы позволить себе еще одно удовольствие: бой двух любимых слонов, двух огромных животных, специально обученных для войны; для них он велел приготовить отдельную террасу, самую нижнюю, на уровне берега. Там не стали сажать деревья и делать газоны. Эта территория была разделена на две равные части стеной, доходившей слонам до груди. Достаточно было раззадорить их ударами пик и криками, чтобы в них проснулся инстинкт джунглей и начался бой.

Чаще всего одно из животных погибало. Так зачем же в это утро желать смерти любимых слонов? Бхавани предпочел не думать об этом. Его сейчас больше занимало лицо царицы — она показалась ему далекой и чужой, какой он ее еще никогда не видел. Разумеется, сон, растворяя сущности в энергии Брахмана, лишает их обычных человеческих качеств: они замыкаются в самих себе, и в эту замкнутость не может проникнуть даже любовь. Но любит ли она его по-прежнему? Его Сарасвати, в распахнутой юбке, с обнаженной грудью, устремленной к вершинам сладострастия. Ему захотелось еще раз овладеть ею, разбудить, взять ее силой, избить, может быть даже убить. Но она была слишком прекрасна для того, чтобы умереть. И тогда радже не осталось ничего другого, как занять себя зрелищем крови слонов.

День обещал быть жарким. Он вернулся в свои покои, утренний воздух разбудил слуг и потребовал ванну. Он отдавал приказы шепотом. Ему хотелось уйти одному. Одному, значит, без обычного сопровождения, без Дивана, без придворных, только с двумя или тремя слугами, которые позаботятся о деталях его маленьких удовольствий. Издалека донесся трубный рев слонов. Он улыбнулся: значит, его приказ выполнен — ночью животных привели из дворца Годха. Скоро появятся погонщики. Царская ладья уже стояла у пристани. Бхавани прыгнул в лодку. Он проплыл мимо террасы, на которой спала Сарасвати, прикрытая заботливой служанкой прозрачным муслином. Он решил не смотреть в эту сторону. Спустя несколько минут он сошел на берег, и сонные погонщики потянули животных в сторону террасы, отведенной для боя.

Первый слон был огромным зверем с длинными ногами, обычно ласковый, он свирепел от одного укола пикой. Бхавани любил его из-за тонких, сильно закрученных бивней, которые он приказал выкрасить золотой краской. Его противник ни в малейшей степени не претендовал на элегантность; он был массивен, силен, послушен, казался равнодушным ко всему, кроме приказов раджи, который баловал его разными лакомствами. Его раджа тоже любил, но по совершенно другой причине: он ценил в нем хрупкость, скрывающуюся под толстой серой кожей, его уязвимость.

— Умрешь ли ты сегодня, мой большой слон, сытый и довольный, как бог Ганеша? Умрешь ли ты нынешним утром?

Раджа уже собирался было дать сигнал к началу боя, когда у входа на террасу появился человек в одежде из золотой парчи.

— Кто это? — спросил раджа одного из слуг.

— Алхимик, — ответил тот приглушенным голосом.

— Алхимик? Здесь, в такой час?

Он протянул руку к маленькой сумке с бетелем, висящей у него на поясе, и вздрогнул.

— А ты-то кто такой? Тебя не было со мной в лодке! — А эти? — обернулся он. — Я привез с собой только троих слуг.

Человек улыбнулся.

— Бой слонов может плохо кончиться, раджа. Когда твоя четвертая супруга увидела, что ты уезжаешь, она приказала нам сопровождать тебя.

— Четвертая супруга…

Стало быть, она не спала. Она беспокоится о нем. Она за него боится. Может быть, даже ревнует. Божественная женщина. Ухищрения любовной стратегии неисчерпаемы! Он засмеялся; ему вдруг стало весело. И расхотелось смотреть на бой слонов. Они опять стали ему дороги. Возможно, они пригодятся ему на войне.

— Так, значит, это алхимик.

Человек в золотой одежде приблизился, опустив глаза и спрятав руки в складках одежды.

— Какое же чудо ты собираешься предложить мне, шарлатан?

— Золото, господин! Я могу все превращать в золото. Камни, цветы, пыль.

— А человеческую плоть? — съязвил Бхавани.

— Человеческую плоть… — пробормотал тот.

Их перебил резкий звук. Это был звук военного рожка фиранги. «Мадек-джи уже проснулся», — подумал раджа и повернулся в сторону озера. Он был прав. К берегу пристала еще одна лодка, но Мадека в ней не было. Раджа поискал его взглядом и, когда увидел, крикнул слуге:

— Поди позови фиранги!

Но тот не двинулся с места.

— Поди позови фиранги, говорю я тебе! — повторил раджа и замахнулся на него.

Но строптивца опередил другой слуга — маленький пугливый мальчишка со всех ног бросился к Мадеку, будто угроза раджи относилась к нему.

Разгневанный непокорством слуги и тем, что это унизило его в глазах чужого человека, Бхавани повернулся к алхимику.

— Ты делаешь золото? Хорошо, оно нужно мне немедленно!

— Ты мне не веришь, раджа, ведь так?

— Нет, я тебе верю… Я только удивлен, почему, желая продемонстрировать свои таланты, ты обратился к владыке такого маленького княжества, а не к Моголу.

— Посмотри на мое платье, — сказал алхимик. — Вчера это был обычный хлопок.

— Ничего не выйдет. Я всегда ношу одежду из золотой парчи и потому не нуждаюсь в твоих услугах!

— Да, но твой пояс сделан из шафранового хлопка.

— Верно, — усмехнулся раджа и подставил ему живот.

Мадек находился у нижних террас сада, когда какой-то мальчишка вдруг схватил его за рукав и стал тянуть назад, что-то бормоча. Он посмотрел в сторону парка: человек в золотой одежде что-то говорил радже. Может, это посланник, который принес дурные вести? Мадек хотел было расспросить мальчишку, что происходит, но тут раздался жуткий крик. Он опять посмотрел наверх.

Слишком поздно. Как же он не догадался? Почему не побежал туда, на террасу? Раджа с кинжалом в животе корчился на земле. Мадек бросился к нему. Каждый уступ, отделявший его от места трагедии, казался ему огромной горой. Слоны тревожно затрубили, послышались вопли, стоны и хрипы. Чтобы попасть на самую верхнюю террасу, надо было преодолеть довольно крутую лестницу; пока же, поднимая голову, Мадек почему-то вспомнил слова раджи: «Полет покрывал, Мадек-джи, наш сад напоминает полет покрывал храмовых танцовщиц: мы видим только конец танца, объект нашего желания, поднимающуюся и опускающуюся в ритме танца йони; но сколько покрывал нужно снять, чтобы насладиться формой, скрывающейся под последним из них. Однако нам так и не удастся ее уловить, ибо в это мгновение исчезает сама танцовщица. Наши сады такие же. Нужно подниматься и подниматься с террасы на террасу, пока не дойдешь до последнего фонтана. Снизу ты видишь только его и думаешь, что место отдыха близко. Но на самом деле ты очень далеко от него. Сколько еще уступов нужно преодолеть…»