Правда о Мелоди Браун - Лайза Джуэлл

Я по всем вам очень скучаю. Скучаю и по Кену, и по нашему дому. Но мне лучше побыть пока здесь. Я очень хочу выздороветь, но уже не уверена, что такое случится. Слишком уж много, детка, черных дыр у меня в голове, слишком много всего плохого. Слава богу, ты не такая, как я, ты папина дочка. И всегда была бы ею, если бы только он не оставил тебя и не ушел. Если бы он вообще не уехал с этой женщиной. Но, по крайней мере, ей удалось подарить тебе сестру – не то что мне. Бедная малютка Романи! А потом – и несчастная крошечка Эмбер, которой я лишилась в двенадцать недель, залив тогда кровью чуть не всю ванную. Как я могла сказать Кену, что потеряла его дитя, малютку Эмбер! А потом еще и мой страшный грех – забрать у той девушки ее дитя. Каким ужасным я стала человеком! Я ни на что не гожусь, я не стою тебя и никого не стою. Кажется, в ручке кончаются чернила. Прости. Я очень люблю тебя, Мелоди, моя ты чудесная малышка. Будь умницей. Целую. Мама».

Долгое мгновение Мелоди сидела не шелохнувшись, держа в открытых ладонях письмо и пытаясь из этой путаницы слов, из кучки неприглядной одежды и виденных ею в газетах фотографий слепить воедино образ человека. Было что-то совершенно детское и в материнской беспорядочной манере одеваться, и в ее описании своего круговорота несчастий, приведших к заключению в тюремной психбольнице и последовавшему за этим суициду, и даже в ее косметичке в цветочек. Мелоди с грустью поняла, что эта женщина вообще была бы не способна стать заботливой матерью. С ней не светило бы ни домашнего печенья, ни тортиков, ни посещений салонов красоты и парикмахерских, ни идеально проведенных дней рождений.

Но сильнее всего Мелоди сразило глубочайшее чувство сопереживания. Она сразу вспомнила первые месяцы жизни Эда и свой постоянный страх его потерять, сопровождавший каждый его сон и каждый поход в супермаркет. Эта женщина, Джейн Рибблздейл, пережила самое страшное, что только может случиться: она держала в руках свое дитя и видела, как это дитя умирает. «Худшего даже представить невозможно, – подумала Мелоди, – нет ничего ужаснее на свете!»

Она отложила письмо в сторону, после чего взяла на колени третий конверт, с именем Романи. С этого, как недавно ей сказала Эмили, как раз все и началось. Мелоди вскрыла его – и от увиденного резко ахнула. Там тоже оказался белый пластиковый браслетик на лодыжку, красный розовый бутон, высохший до цвета грязи, и фотография. Вот фотографии Мелоди никак не ожидала там увидеть! Тем не менее вот она, сестренка – крохотная и бледная, с нездоровым цветом кожи, лысой головой и ручонками, сжатыми в малюсенькие кулачки, – глядела прямо в камеру огромными темными глазами. На обороте снимка было написано: «Романи Роузбуд, 4 января 1977 года». Фотографию явно сделали вскоре после рождения малышки. Наверное, еще до того как выяснилось, что с ней что-то не в порядке, когда ее родители были еще счастливы и жизнь их текла совершенно иным курсом.

Мелоди поднесла снимок поближе к лицу, проникая взглядом в глаза своей маленькой сестренки.

– Ну, здравствуй, – прошептала она, – привет, Романи. Я твоя старшая сестра. Как чудесно наконец с тобой познакомиться. Ты на самом деле очень, очень миленькая…

Так она и сидела еще какое-то время – со сложенными у коленей вещами своей умершей матери, пахнувшими как-то странно, будто бы сыростью, и с фотографией сестренки в руках, – дав себе вволю поплакать.

Потом взглянула на портрет испанской девушки, висевший у окна, и улыбнулась ей сквозь слезы:

– Ты знала, – мягко укорила она испанку. – Ты все знала – и ничего мне не рассказывала.

Мелоди сложила вещи обратно в коробку, сунула фотографию умершей сестры под стекло своего трюмо, рядом с материнским колье, и пошла искать сына, чтобы позвать его куда-нибудь на ланч и там поведать ему всю историю от начала до конца.

2006 год

Как и обещал прогноз погоды, следующий день начался с солнечного и теплого утра. Мелоди дала Эду поспать до полудня, а потом разбудила его, принеся яичницу с беконом на тосте, кружку чая и стопку подарков. Сын просиял, обнаружив ее сидящей в изножье своей кровати.

– С добрым утром, – поздоровался он.

– С добрым утром, – отозвалась Мелоди. – Ну, каково оно – чувствовать себя взрослым мужчиной?

Эд снова улыбнулся.

– Вроде классно. А каково чувствовать себя матерью взрослого мужчины?

Мелоди рассмеялась.

– Чертовски странно на самом деле. Не представляю, как это так быстро произошло!

– Ну, мне это не показалось так уж быстро. Мне кажется, я был ребенком всю свою жизнь!

Он принял у нее чай и поровнее пристроил на коленях поднос.

– Сегодня вообще все ощущается иначе, – продолжил он. – И это не только из-за совершеннолетия, а из-за всего того, что ты мне вчера рассказала. У меня теперь такое, знаешь… чувство приподнятости.

– Правда?

– Еще бы, конечно! В смысле, мне всю жизнь этого страшно не хватало – ну, понимаешь, отца, бабушки с дедушкой. И я нормально с этим уживался, потому что у меня есть ты, – но теперь вдруг, как из-под земли, возникли все эти люди и эта… семейная история. У меня сейчас такое чувство, будто жизнь только начинается – если ты понимаешь, о чем я.

Мелоди погладила его по тыльной стороне ладони и кивнула:

– О да, я совершенно точно знаю, что ты имеешь в виду.

– А ее ты пригласила?

– Кого? Эмили?

– Да.

– Пригласила. И она обязательно придет. Сказала, что возьмет сегодня отгул. Ей не терпится с тобой познакомиться. И Бен тоже придет. Он сегодня записан к врачу из-за своего запястья, но оттуда прямиком к нам.

– Классно! – И Эд взял в руки нож с вилкой.

– Подарки открывать не собираешься?

– А ты хочешь, чтобы я посмотрел?

– Да, – улыбнулась Мелоди. – Давай-ка, вскрывай.

Первым делом Эд распечатал «iMac».

– Потрясно! – воскликнул он. – Спасибо, мам!

Он привлек ее к себе и поцеловал в щеку. Потом развернул второй подарок. Мелоди затаила дыхание. Там был небольшой фотоальбом, который она заполнила накануне вечером своими самими драгоценными, ничем не заменимыми снимками. Там была фотография Эда, сделанная в ту ночь, когда он только родился, фотография маленькой Мелоди на пляже, которую дала ей Грейс, фотография ее отца, которую Эмили прислала ей на следующий день после их встречи, фотография Эда вместе с Клео и Чарли, когда они были совсем еще крохотными, изображения Джейн Рибблздейл, настоящей его бабушки, скопированные из газетных статей, сделанная с телефона распечатка фотографии Мелоди с маленькой Эмили, и еще – на самой последней странице – фото Романи Роузбуд, его маленькой и прелестной тетушки.

– Я хочу, чтобы ты всегда хранил этот альбом, – сказала Мелоди, – и заполнял его теми фотографиями, которые действительно для тебя многое значат. Не просто фотками посиделок с друзьями, а чем-то более важным. Твоей первой любовью, твоим первенцем, другими бесценными отпечатками памяти.