Мир, который сгинул - Ник Харкуэй

– Ты обещал, – напоминает Дина.

Да, я обещал.

Тобмори Трент вертит головой, пытаясь увидеть общую картину, а затем переступает с правой ноги на левую и поворачивается кругом. Шаг, второй, третий, четвертый – и он вновь на прежнем месте. Окидывает взглядом мужчин, женщин и детей, собравшихся вокруг нас, и переводит его на тех, кто столпился в дверях или выглядывает из-за углов. У них странные испуганные глаза, необычные руки, шрамы, меха… это выдуманные люди, ненастоящие, воплотившиеся из чьих-то мыслей. Овеществленные. Новые.

Черт!

– Сколько тут вас? – наконец спрашиваю я.

– Тысяча восемь.

– А сколько тех, кто… – начинаю я и умолкаю, когда Дина убирает волосы с ушей: заостренных, как у эльфов. – Сколько новых?

– Мы все.

Черт-те что.

Захир-бей бьет по столу. Я никогда не видел его таким злым. Да и вообще злым не видел. Его гнев представлялся мне сдержанным и утонченным, вероятно язвительным. Остроумным, колким и потрясающе действенным. Ничего подобного. Его рука с круглыми пальцами и очень розовыми ногтями вновь бьет по столу. Сильно. Кофейные чашки слегка подпрыгивают, и получающийся звук – скорее оглушительный БАХ!, нежели скромный пум!, каким люди подчеркивают свою мысль, или тук-тук-тук!, каким оратор призывает аудиторию к порядку.

БАХ-БАХ-БАХ! (И дзззынь-тинь-динь – от кофейных чашек.)

Это не шум несогласия. Это грохот ярости. Такой можно услышать, если довести кого-нибудь до белого каления.

Эллин Фаст созвала совет, как только услышала мое донесение, и они с Рикардо ван Минцем теперь сидят за столом в новеньком блестящем зале заседаний. Это «взрослое» место. Здесь чувствуешь себя большим профессионалом и мудрым реалистом. В такой комнате не станешь пренебрегать необходимостью. По стенам развешаны уродливые репродукции, на столе стоит термос с кофе, но не обычный переносной, с гладкими боками, а в форме кофейника. Я подошел налить себе кофе и тут же ошпарился тонкой струей, брызнувшей под прямым углом к носику. Эллин Фаст забрала у меня термос и слегка отвинтила крышку, чтобы стрелка на ней указывала точно вперед. Кофе полилось ровной широкой струей. Я почувствовал себя идиотом. И собрание началось.

– Полагаю, все согласны, что нам нужно принять очень важное решение, – сказал Рикардо ван Минц, распластав ладони по столу, как лягушка. Он покатал подушечкой большого пальца по гладкой поверхности, оставив отпечаток, и стер его рукавом. Эллин Фаст кивнула и заговорила, однако ее слова не походили на речь. Так, ряд пустых формальностей перед делом, последние ритуалы перед повешением. Это была казнь.

Чтобы объявить нам о готовящемся злодеянии, Эллин Фаст избрала основную пятишаговую модель построения текста. Она ничего не приукрашивала и не призывала к нашему патриотизму, с пеной у рта врагов не обличала. Надо признать, Фаст говорила весьма разумно. Однако, следуя за ходом ее мысли, ты приходил вовсе не к тому, к чему хотел. Звучало это так:

1. Сначала она сказала нам, кто такие мы и кто она. Ей очень неприятно брать на себя ответственность за ситуацию, и она благодарна нам за попытки облегчить ее бремя. Было бы здорово с кем-нибудь его разделить, однако командует здесь она. Перевод: это не ваше решение.

2. Фаст напомнила о тяжести возложенных на нее и на нас обязательств. От населения планеты осталась лишь малая толика. Мы – единственная надежда этих людей, наших любимых, которые сейчас далеко. Перевод: никто не вправе увиливать от того, что нам предстоит сделать.

3. Она очень тактично подметила, что жители деревни – не люди. Они, как мы сами признали, – новые. Последствия Сгинь-Войны со странными способностями и аппетитами. Их нельзя ни опознать, ни обезвредить. Они опасны. Если они проникнут в наши ряды, не окажется ли под угрозой выживание всего человечества? Могут ли новые скрещиваться с обычными людьми? Будут ли пытаться? Риск очень высок, а последствия ужасны. Мы обязаны принять меры предосторожности. Мы стоим у ворот нашего рода и обязаны их закрыть. Перевод: эти люди – не-люди. Хуже того, они притворяются людьми. Если мы им доверимся, нас уничтожат.

4. Фаст понурила голову и признала, что это очень печально. Она кандидат социологических наук, и ей хорошо известно о рискованности подобных заявлений. Но деваться некуда. Она смирилась с тяжестью возникшей ситуации и убеждена, что большинство людей – настоящих людей – поступили бы на ее месте так же. Весть о целой колонии новых посеет панику среди населения, а этого допустить нельзя. Пока нужно сохранить все в тайне. Перевод: знай они, что происходит, они были бы нам благодарны. Мы скрываем от них правду, чтобы они спали спокойно. Люди, сами того не зная, на нашей стороне.

5. Фаст выразила надежду, что впредь, обсуждая этот случай, мы будем расценивать его как необходимую жертву во благо народа, и предписала нам думать так уже сейчас. Мы боремся за выживание. А они – какими бы хорошими ни казались на первый взгляд – наши враги. Перевод: даже если мы поступаем неправильно (хотя это не так), история рассудит, что мы делаем это для предотвращения большего зла, и да благословит нас Господь.

Затем Фаст просто и без обиняков сказала, что деревню надо снести, а ее жителей взять под стражу для дальнейших исследований. Учитывая особенности населенного пункта и его обитателей, любое сопротивление будет расцениваться как враждебный акт. Береженого Бог бережет.

В тишине, последовавшей за этим объявлением, раздался стук крепких, мягких ладоней Захир-бея по столу, оглушительный, как звон колокола на карете скорой помощи. Он бил все сильнее и сильнее, пока, наконец, не облек свою ярость в слова:

– Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

Его лицо залито слезами, зубы стиснуты. Грубо захватив общее внимание, он удерживает его силой своего гнева и эрудиции. Захир-бей перечисляет все известные ему случаи геноцида, все жестокие злодейства, совершенные по необходимости. А затем, когда воцаряется полная тишина (упомянутые события следует почтить молчанием), он начинает осыпать грубой бранью всех злодеев в целом и Фаст с ван Минцем в частности. Они – тараканы. Паразиты. Они предпочли ползать, когда должны были взывать о человечности, молить о вдохе жизни, который сделал бы их людьми. Они слабы. Они подлы. Да простится им эта попытка вернуть в мир чудовищное зло; да простит их какой-нибудь бог, ибо этому же богу хорошо известно, что от Захир-бея (ибн Соломона ибн Хассана аль-Баркука, властителя озер Аддэ и Катирских гор, самой прекрасной и бестревожной из земель) они такого прощения не получат. Затем он набрасывается на меня:

– А ты! – грозит пальцем бей. – Ты! Мы ведь тебя спасли. Когда ты нуждался в укрытии, мы тебя приняли! Хотя ты был нашим врагом. Пообещав тем людям – людям – безопасность, – ты дашь им умереть, убьешь их своими руками, потому что еще не решил, настоящие они или нет. Разумеется, они настоящие! И ты обещал! Так чего стоит твое слово?! – Он швыряет в меня стопку бумаги, листки рассыпаются и слетают на пол. – Ничего не стоит! – Бей подходит к окну и выглядывает наружу.