Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

И она принялась тянуть на себя камень, надеясь услышать хоть какой-нибудь звук, который скажет, что мальчик там и он жив.

Каменная дверь немного подалась. Появилась щель. Фрида вцепилась в нее. Из-за холма донесся звук машин, показался свет фар. Затем раздались голоса и появились люди, они бежали к ней. Она увидела Карлссона. Увидела выражение его лица и спросила себя: неужели у нее такой же безумный вид?

И вот они уже поравнялись с ней – целая армия полицейских, которым под силу сдвинуть камень, и осветить фонарями сырую черноту, и проникнуть в склеп.

Фрида отступила. Ее охватило спокойствие. Она ждала.

Он больше не слышал биения своего сердца. Это не страшно. Когда оно отчаянно билось, то причиняло слишком много боли. Железный Дровосек ошибался. И он больше не мог правильно вдыхать и выдыхать воздух: тот заходил неровными, короткими порциями, и его не хватало. Пламя исчезло, и лед тоже исчез, и даже твердый пол перестал быть твердым, потому что его тело стало перышком, дрожащим на поверхности, и скоро оно поднимется в воздух и уплывет.

О нет! Пожалуйста! Нет! Ему не нравятся эти резкие звуки, не нравится белый, режущий глаза свет. Не нравятся уставившиеся на него глаза, хватающие руки и бормочущие голоса, не нравятся резкие движения, сотрясающие его тело. Он слишком устал, чтобы продолжать жить в страшной сказке. Он надеялся, что сказка наконец закончилась.

И тут он увидел балерину, женщину со снежинками в волосах. Она не кричала и не бежала, как остальные. Она просто стояла на другой стороне мира, окруженная могильными камнями, и смотрела на него без улыбки, но лицо у нее при этом было такое… Он спас ее, а теперь она спасла его. Она наклонилась к нему и коснулась губами его щеки. Злые чары рассеялись.

Фрида стояла около кровати. Маленькая фигурка лежала, свернувшись в том же самом положении, в котором они ее обнаружили. Тогда мальчик был полуголым: в предсмертном бреду он сорвал с себя одежду – клетчатую рубашку, точную копию рубашек, которые носили оба брата-близнеца, – и лежал почти обнаженный на холодной земле мавзолея. Теперь он лежал на теплом водяном матраце. Его накрыли несколькими слоями легкой ткани, а к груди подключили провода, идущие к мониторам. Его лицо, которое, судя по виденным Фридой фотографиям, раньше было круглым, румяным и веселым, теперь так побледнело, что казалось зеленым. На этом фоне веснушки выступали как ржавые монетки. Губы стали бескровными. На одной щеке красовался синяк, она опухла. Кисти рук прятались в бинтах: отчаянно цепляясь за каменные стены, он сорвал кожу на пальцах. Волосы ему так небрежно покрасили в черный цвет, что на проборе осталась полоска рыжего цвета. Только мониторы показывали, что он еще жив.

В углу палаты сидел детектив Мюнстер. Это был молодой человек с темными волосами и темными глазами, он принимал участие в работе команды, разыскивавшей Мэтью, с самого первого дня. Он был почти таким же бледным, как и мальчик, и таким неподвижным, словно его вырезали в камне. Он ждал, когда к больному вернется сознание. Бледные, просвечивающие веки Мэтью, обрамленные пушистыми рыжими ресницами, затрепетали, но снова закрылись. Карлссон попросил Фриду остаться в больнице, пока не приедет детский психиатр. Но она все равно чувствовала себя так, словно ее исключили из происходящего: ее окружали звуки торопливых шагов, скрежет тележек, приглушенные разговоры врачей и медсестер. Что еще хуже, она понимала их жаргон: теплый физиологический раствор внутривенно, опасность гиповолемического шока. Они пытались поднять ему внутреннюю температуру, а она превратилась в стороннего наблюдателя.

Дверь снова открылась, и в палату провели родителей мальчика. У них были бледные, искаженные, изможденные лица людей, проведших долгие дни в ожидании дурных вестей. Теперь у них появилась надежда, тоже, однако, причинявшая невыносимые муки. Женщина опустилась на колени около кровати, сжала перевязанную руку сына и приникла лицом к его телу. Чтобы оторвать ее от мальчика, понадобились усилия двух медсестер. У мужчины было красное, сердитое и одновременно смущенное лицо; его взгляд метался по палате, словно оценивая медицинское оборудование и лихорадочную деятельность персонала.

– Что с ним?

Врач смотрел на монитор. Он снял очки и устало потер глаза.

– Мы делаем все, что в наших силах, но у него сильное обезвоживание и серьезная гипотермия. У него опасно низкая температура.

Миссис Фарадей всхлипнула.

– Мой малыш… Мой сыночек…

Она поднесла маленькую ладошку к губам и поцеловала ее, затем стала поглаживать его руки и шею, снова и снова повторяя, что теперь все будет хорошо, что он в безопасности.

– Но ведь Мэтью выздоровеет? – с нажимом спросил мистер Фарадей. – Он выздоровеет. – Словно смена тона на утвердительный гарантировала именно такой исход.

– Мы его сейчас регидратируем, – сообщил врач. – И подключим мальчика к аппарату искусственного кровообращения. Это означает, что мы подсоединим его к аппарату, выкачаем его кровь, нагреем ее, а затем закачаем обратно.

– И когда вы все это сделаете, он будет здоров?

– Вы должны подождать снаружи, – ответил врач. – Мы сообщим, если будут какие-нибудь изменения.

Фрида шагнула вперед и взяла миссис Фарадей за руку. Женщина была словно в прострации и позволила вывести себя из палаты. Муж последовал ее примеру. Их провели в маленькую приемную без окон, где были только четыре стула и стол, на котором стояла ваза с искусственными цветами. Миссис Фарадей посмотрела на Фриду так, словно только что заметила ее.

– Вы врач? – спросила она.

– Да, – ответила Фрида. – Я работала с полицией. Я ждала, когда вы приедете.

Она сидела рядом с ними, а миссис Фарадей все говорила и говорила. Ее муж молчал. Фрида заметила грязь у него под ногтями, воспаленные от бессонницы глаза. Она ничего не говорила, но один раз миссис Фарадей повернулась, посмотрела ей прямо в глаза и спросила, есть ли у нее дети. Фрида ответила отрицательно.

– Тогда вам не понять.

– Не понять.

И тут мистер Фарадей нарушил молчание. Голос был сиплый, скрипучий, словно у него внезапно разболелось горло.

– Сколько времени он провел в том месте?

– Немного.

Слишком много. Кэти Райпон зашла в дом Дина в субботу, а сейчас уже сочельник. Перед глазами у Фриды прошли последние несколько дней. Дождь, мокрый снег… Наверное, по стенам склепа стекала вода. Наверное, он слизывал ее, как животное. Она снова подумала о Мэтью, о состоянии, в котором она увидела его впервые: истощенное, избитое тело, широко открытые невидящие глаза, распахнутый в крике рот. Это было хуже всего. Сначала он не понял, что его спасли. Он решил, что мучители вернулись за ним. И нужно было еще кое-что обдумать. Где сейчас Кэти? Есть ли у нее мокрая стена – там, где она находится, где бы это ни было?

– Через что ему, наверное, пришлось пройти… – прошептал мистер Фарадей. Он наклонился к Фриде. – Он… его… ну, вы понимаете…