Джин с Толиком - Анатолий Горбов

Тренировал его старый Сато на бочкообразном чучеле из тряпья – Какаси, как называл его японец. Голову Какаси заменяла когда-то белая плюшевая болонка, из-за которой чучело казалось толстяком с седым лицом.

– Прежде чем ударить, посмотри на Солнце, – говорил Дагурасу, имея в виду различную интенсивность кровоснабжения внутренних органов человека в разное время суток. Учитывая это, Аркаша тренировался на Какаси трижды в день – утром, днем и вечером, и каждая серия легких, словно ленивый хлопок равнодушного к выступлению зрителя, ударов, была не похожа на другую. Удары наносились в разные места с разной силой и даже под разным углом. Важным было и то, какой рукой бить или каким пальцем тыкать.

Никогда в жизни не пользовался своим умением вор, наркоман и просто несчастный человек Аркаша-Уж. Не было нужды, да и особой кровожадностью парень не отличался. Однако, на девятый день «сухой» ломки, когда боль и ужасы пошли на убыль, Аркаша вспомнил о своем умении. А мысль покончить жизнь самоубийством сменилась другими идеями – убить Свина или базарного торговца наркотой Крыса, или хотя бы задушить прыщавого студента Гоню, у которого ему тоже случалось покупать смертельный кайф.

* * *

После, к счастью, несостоявшегося соучастия в убийстве, меня зацепил очередной катарсис, заселив в черепушку жажду обновления нешуточных размеров. То ли это было следствием испытанного мною облегчения, то ли меня приговорил фатум, запечатленный иероглифами линий на ладони, то ли разновеликие ростки последних волнительных событий сложились в такую икебану – не важно, в общем-то.

Я вернулся домой и выгреб половину своего гардероба, распихав не прошедшие осмотра шмотки по черным пакетам для мусора. Я мысленно приговаривал и резал некоторые свои привычки и пристрастия с мазохистским удовольствием, а они, словно вековые дубы, визжали и скрипели наеденными стволами, рушились шумными развесистыми кронами, оставляя паразитов, в них скрывавшихся, без крова и пропитания. Я даже пеньков не оставлял и планировал чуть позднее заняться мощной корневой системой, если она сама не осознает, что настало время обратиться в прах.

Под фатальные репрессии, письменно оформленные неровным почерком на обратной стороне настенного календаря, попали: телевидение, компьютерные игры, почти все плюшки, рваный распорядок дня и так далее. К вселению готовились – жестко закрепленный отведенным временем отбой, подъем и трехразовое здоровое питание, систематические занятия спортом, чтение мудрых книг и кое-что еще. То есть все, о чем я так долго мечтал и собирался сделать, но, наверное, стеснялся. Или боялся, что как только мечта станет реальностью, мне не о чем больше будет мечтать?

Грандиозность затеянного откуда-то черпала сильнейшую энергетику, и умирающие привычки шептали моему уму что-то о враждебных происках и финансировании сомнительного происхождения. Но душа, воспарившая над бесконечными играми ума, размяв придавленные автократическим интеллектом мышцы, исполняла настолько красивый танец, что сомнений в правильности моих действий быть не могло.

Я двигался в нужном направлении. Я шел к свету из мрачного подземелья собственных ограничений и заблуждений. Я пока не видел цели, но чувствовал ее манящий запах. Убаюканный этим ароматом, я прямо в одежде уснул на диване, заблудившись пальцами в мурчащей пушистости Джина.

На допросе Свин вел себя более корректно, чем в прошлый раз, а жаль – Евгений Сергеевич Отченаш подготовился к свинскому поведению задержанного. Придумал несколько остроумных фраз, отрепетировал снисходительную улыбку и даже оформил почти все бумажки для вынесения обвинения и перевода Бориса Михайловича из ИВС в следственный изолятор.

Но Свин, которому Коготь пока не подыскал нового адвоката, давать показания отказался, вел себя спокойно и очень просился в камеру – сказывалось нездоровое похмелье. Месть следователя, не нашедшая своего применения, требовала выхода, и он нашелся – Свина поместили в камеру к наркоману Аркаше.

Придя в камеру, не обращая внимания на лежащего спиной ко входу соседа и наплевав на треволнения последних часов, общую гнетущую атмосферу, специфические запахи и заметную сырость, Борис Михайлович почти сразу же заснул.

Очнулся он где-то через час и понял, что тщательно связан порванной на полоски тельняшкой сокамерника. Серия ударов – не сильных, похожих на простые тычки – рассыпалась по всему телу и голове Свина, он недоумевал, но даже не успел открыть рот, как все закончилось.

– Это Дим-мак, отсроченная смерть. Через 28 дней ты умрешь. И умрешь так, как я хотел – зная о том, что ты умираешь. И ничего не сможешь сделать.

Свин криво усмехнулся, узнав наркомана:

– «Убить Свина» и «Убить Свина – 2». Скоро в прокате! Ты все мозги проторчал, Уж. Бред какой-то. Я не поддаюсь гипнозу!

– Ты умрешь независимо от того, веришь в это или нет.

– Конечно, умру – все умирают, – Свин веселился.

– Ты умрешь через двадцать восемь дней. Через 5 минут у тебя пойдет носом кровь, и ее будет очень сложно остановить. Через двое суток у тебя отнимется вся правая половина тела. А через 28 дней ты сдохнешь. Я всегда считал, что не испытывающий вины, не получает должного возмездия. Существо, которое сворачивает шею себе подобному и при этом с интересом думает, что же станет сегодня есть на ужин, никогда не будет испытывать вины. Потому что в своих неприятностях винит всех и каждого, кроме себя. Теперь ты знаешь, что ты умрешь только лишь благодаря тому, что ты – дерьмо…

Аркаша еще долго нес какую-то чушь, посвященную идее возмездия и божьей каре. Свин жил по другую сторону религиозности и относился к торговле смертью, как к обычному бизнесу, ему было забавно слышать подобный бред. Он усмехался, распутываясь из полосатых тряпок, но твердо осознавал, что оставаться с таким придурком в одной камере, несмотря на его внешнюю худобу и хилость, было опасно. Когда он избавился от пут и постучал в дверь камеры, бурча про «психов ненормальных и наркопетов с выжженными мозгами», из его носа хлынула кровь…

* * *

Суббота обещала быть странной. Разбудила меня хозяйка, Евдокия Петровна. С неожиданной просьбой – освободить квартиру в кратчайшие сроки. Хозяйка была хорошей женщиной, и я представляю, как тяжело ей было сообщать подобное. Конечно же, она меня не выгоняла на улицу, а очень виновато-трагичным, почти траурным, голосом сообщила о том, что неожиданно вышла замуж ее племянница, и они категорически не сошлись характерами со свекровью, у которой молодые прожили неполную неделю.