Дезертирство в Красной армии в годы Гражданской войны (по материалам Северо-Запада России) - Константин Викторович Левшин

в Псковской губернии насчитывалось около 15 тыс. дезертиров, причем наименьшее количество (800) было в наиболее удаленном от границы Холмском, а наибольшее (2100) – в пограничном Опочецком уезде[1322]. Н. А. Корнатовский отмечал, что крайняя медлительность передвижения пеших отрядов по губернии давала возможность дезертирам легко переходить из одной волости в другую[1323]. Неразвитая сеть дорог, которые периодически становились вовсе непролазными, неопределенность государственной границы превращали губернию в «зеленый» край. То, насколько сложно было передвигаться на большие расстояния по Псковской губернии, можно показать на примере донесения Палкинского волостного военкома в уездный военкомат: «В районе Палкинской волости шоссейных дорог не имеется. Шоссированные дороги Остров – Изборск через Палкино… до Васильево не пригодны для езды на машинах, частично совершенно не пригодна и требует основательного ремонта на протяжении 4 верст, разрушен мостик… Разветвление дороги из дер. Васильево на Псков – до деревни Бобьяково (Изборской волости) едва возможна езда на лошадях, грунтовая дорога от деревни Палкино до города Пскова находится в очень скверном положении, насыпи нет, сильно разбита в весенний и осенний период времени, масса ухаб, сгнили в канавах три моста, для езды на машинах недопустима»[1324]. Отметим, что данная волость располагалась буквально в двух шагах от губернского центра. В одной из ранних советских работ отмечалось, сколь большой вклад в неуспешность мобилизаций и остроту дезертирского вопроса внесло географическое положение Псковской губернии. По территории губернии в конце 1917 – начале 1918 г. «отступала дезорганизованная, развалившаяся 5-я армия, посеявшая семена дезертирства на благодатную псковскую почву, удобренную соседством немцев, позднее белоэстонцев и бандами С. Н. Булак-Балаховича, скрытыми, а иногда и открытыми агитациями против советской власти, кулацкими восстаниями…»[1325].

Все это определяло большую сложность любой организованной деятельности как таковой, будь то «чрезвычайно неблагоприятные» условия партийной работы, организации Красной армии или трудности антидезертирской борьбы. Нередко проявлялась «прямая враждебность обнищалых крестьянских масс, опоясывавшего Петроград района»[1326]. «[Во] всех прифронтовых частях у красно-армейцев очень скверное настроение. С 1-го Петроградского полка 13-й дивизии остались только коммунары, остальные бросают фронт и уходят кто куда по деревням, настроение очень скверное, в деревнях прифронтовой полосы на красную армию и Советскую власть вообще скверно смотрят… Ввиду голода приходилось спросить чего либо закусить от крестьян, то первый вопрос звучит: – Кто вы такие, красные или белые – если скажешь красные, то ни корки хлеба не дают, если подделаться под форму белых, то каким-то чудом все появляется, хлеб и масло сколько хочешь», – так охарактеризовалось красноармейцами положение на Петроградском фронте осенью 1919 г.[1327]

Реализация антидезертирских мероприятий на приграничных территориях была сопряжена с рядом трудностей. Одно из донесений Петроградской УКД сообщало об облаве в пограничных с Финляндией волостях уезда. Ее проведению мешал тот факт, что «ввиду близости Финляндской границы производить облавы приходилось только днем, так как в противном случае могли произойти недоразумения с войсками, расположенными по границе»[1328]. В 1920 г. зеленым центром Петроградской губернии стала территория пограничного с Эстонией Ямбургского уезда, где действовала, в частности, так называемая «Святая армия». Против нее в июне был послан специальный отряд, но «большой энергии этот отряд проявить не мог… ввиду могущих возникнуть недоразумений с Эстонией… согласно мирного договора…»[1329]. Свое влияние на исследуемую проблему оказывала деятельность белогвардейской и иностранных разведок, которые использовали дезертиров в качестве информаторов о положении дел в приграничных областях Советской России и в Красной армии[1330].

В протоколах Петроградской ГКД мы встретили большое количество дезертиров с финскими фамилиями. Одновременно доклады финнов-агитаторов с оптимизмом сообщали об успешной работе среди финноязычного населения Петроградской губернии, в частности в Лемболовской и Токсовской волостях Петроградского уезда: «Настроение крестьян – в пользу Советской власти. К мобилизации в Красную Армию относятся сочувственно». Одна из резолюций собравшегося на митинг населения гласила: «При мобилизации все добровольно вступим в организуемую Красную Армию»[1331]. 11 мая 1919 г. было принято решение о проведении на Карельском участке мобилизации в Красную армию всех мужчин в возрасте до 40 лет. Только в течение первой недели более 200 человек были арестованы за попытки уклонения с применением к ним различных имущественных конфискаций. Жители приграничных с Финляндией волостей массово переходили границу, спасаясь от призыва и преследований за дезертирство. Слабость охраны границы способствовала практически беспрепятственному перемещению местного населения, в том числе целых отрядов зеленых, в обоих направлениях. Корреспондент из Колчаново (Петроградский уезд) сообщал 5 августа 1919 г., что «дезертиры под руководством финнов сделали налет на Лемболово и приказали расстрелять членов Совета»[1332].

Крупнейшим финским соединением Красной армии был 54-й (с ноября 1919 г. 480-й) стрелковый полк. Несмотря на то что он состоял в основном из ингерманландских крестьян-единоличников, не слишком сочувственно настроенных к советской власти, случаи дезертирства в нем были очень редки. Исключением стал единовременный переход 50 человек на сторону противника и дезертирство в тыл 11 человек 29 октября 1919 г., когда полк в составе 6-й армии воевал на Архангельском фронте[1333]. В агентурной сводке по Петроградскому военному округу от 18 июля 1920 г. отмечено, что из-за массового недовольства и дезертирства бойцов Ингерманландского пехотного полка он был расформирован, причем служившие в нем финны младше 18 и старше 27 лет освобождались от военной службы[1334]. Отметим, что на западных территориях губернии, занятых белыми, объявленная генералом Н. Н. Юденичем мобилизация, в том числе в среде ингерманландских финнов, была также неуспешной. Решающую роль здесь сыграла не только аграрная политика Северо-Западного правительства, но и невнимание к требованиям национально-культурной автономии.

Через Петроградскую ГКД успели пройти и дезертиры-китайцы, военная часть которых была, по словам задержанных, разбита. В результате они разбрелись по территории губернии. Их в конце концов признали дезертирами по слабости воли и отправили на Южный фронт[1335].

Часто встречающееся в литературе поголовное отождествление дезертиров и зеленого движения неверно, хотя естественно, что первые (их много больше) были одним из основных источников пополнения зеленых армий. Для четкого определения характерных различий этих понятий можно привести реплику, переданную С. З. Федорченко («наблюдательная женщина» – сказал о ней Л. Д. Троцкий): «„Дезертир“, – говорим. – „Ан нет, – отвечает, – дезертир сбёг – бабу на печи кутает, а мы не то что бабу, а и печи, почитай, год не видели. От крова далеко живем в зеленых лесах, и есть мы зеленые“»[1336].

Некий прообраз зеленых мы можем наблюдать и до Гражданской войны. Так, «Биржевые ведомости» писали в июле 1917 г.: «В последнее время появился особый тип дезертиров: солдат, не покидающих с бегством из частей своего оружия. В некоторых районах дезертиры