Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Слежение за целью осуществлялось так: командир, поймав в дальномер цель и определив до нее расстояние, соответственно поворачивал ручки горизонтальной и вертикальной наводок орудий с таким расчетом, чтобы пушки все время следили за целью. Это обеспечивалось тем, что на приборной доске каждого орудия красные стрелки все время перемещались в зависимости от продвижения цели, которую командир вел, поворачивая ручки. Наводчики же всех орудий, соответственно, поворачивали их до полного совпадения положений красной командирской стрелки и своей зеленой, вместе с которой двигался и ствол орудия. Таким образом обеспечивалось непрерывное слежение всех орудий батареи за целью. В нужный момент командир батареи передавал по телефону наводчикам орудий деление дистанционной трубки снаряда (то есть дистанцию, пройдя которую снаряд взорвется), заряжающий быстро его устанавливал, и по команде производился залп. Если орудия все время строго следили за целью, дистанционная трубка разрыва снаряда установлена верно и все полученные командиром данные правильны, то стрельба могла быть успешной.

Надо сказать, что стреляла эта батарея весьма эффективно. Потеряв несколько самолетов (причем один был сбит прямым попаданием снаряда в фюзеляж так, что начали рваться его же бомбы, что для зенитной стрельбы было уникальным случаем), фашисты перестали испытывать судьбу и отваживались бомбиться только ночью, да и то только в облачную погоду, потому что наши зенитчики приловчились стрелять даже в ясные лунные ночи.

Так вот эту-то батарею мы должны были получить, и она уже следовала к нам по железной дороге. Вызывает меня Киселев: «Лева, завтра в час дня прибывает к нам зенитная батарея. Возможно, об этом знают и фашисты, и тогда во время разгрузки они могут произвести авианалет. Мы должны свести до минимума пребывание батареи на станции. За час до прибытия поезда нужно обеспечить на станции не менее двенадцати трехтонных грузовиков и человек сто солдат, чтобы тут же погрузить батарею с платформ на грузовики и отправить на заранее выбранную и уже подготовленную позицию. За это ты отвечаешь головой. Если фашисты из-за задержки батареи с перегрузкой разбомбят ее на вокзале, тебе несдобровать. В штабе уже все известно, и тебе окажут всяческую помощь. Действуй – и начинай пораньше. Лучше машины и люди лишний час постоят на станции, чем батарея хоть пять минут простоит на платформах в их ожидании».

Часов в семь утра я уже был в нашем штабе. Началась обычная канитель: то одного, то другого нет, пришлось на своей машине колесить по всему городу, пока часам к одиннадцати удалось все организовать, и грузовики с людьми уже на подъездных путях ожидали поезда.

Уже входила в силу испанская весна, солнце начало жарить, как у нас в июне. По-видимому, франкистские марокканцы и все другое их теплолюбивое воинство, перезимовав в андалузском тепле, немного отошло, и теперь их можно было использовать на северных фронтах, что для Франко и его сообщников представлялось более важным. Надо полагать, что этим и объяснялось некоторое успокоение на нашем благоуханном юге (ведь сейчас Альмерия была самым южным флангом фронтов Республики).

С радиосвязью у меня никаких затруднений пока не возникало, электроэнергию давали бесперебойно, и Валенсия, и Москва сразу же отвечали на мои вызовы, обмен производился очень быстро, тем более что, в связи с затишьем на фронтах нашего района, количество радиограмм существенно сократилось. У меня появилось довольно много свободного времени.

Вообще, о днях в Альмерии у меня осталось впечатление как от пребывания в фешенебельном санатории на берегу моря: отличное, и даже более, питание, сверхкомфортабельное жилье, прогулки на машине по живописным краям одного из самых красивых мест нашей планеты, не очень обременительная работа, выражавшаяся в нескольких сеансах радиосвязи в сутки, – вроде бы лучшей жизни и желать нечего.

Но ох уж всегда эти «но»: но одолели… блохи! Я и не представлял себе до тех пор, что эти казалось бы ничтожные насекомые могут причинить человеку столько неприятностей. Из-за близости меловых гор в Альмерии развелось невероятное количество блох. Идешь по улице и буквально топчешь их ногами. Кусают так, что невозможно удержаться и не расчесать себе тело до крови. Днем еще как-то можно терпеть, пользуясь не очень жаркой погодой, я надевал не испанские трусы, а обычные наши кальсоны, которые по моим эскизам сшила мне белошвейка из плотного полотна. Для герметичности на прореху я нашил замок-молнию, а все кругом обвязал плотными резинками, и то негодницы-блохи пролезали туда и шпилили, правда в небольшом количестве и потому более-менее терпимо, причем уничтожение блох на теле – операция совершенно невыполнимая, ведь они маленькие и твердые, как камешки. Но самое мученье начиналось ночью, когда ляжешь спать. Тут уже вся герметичность пропадает, и ты находишься в полной власти блох. Кусают везде и при любых условиях, как при погашенном свете, так и на свету. Давить – бесполезно, твердые, да еще и упрыгивают. Никакие медицинские или химические средства не помогают, не помогло против альмерийских блох даже испытанное русское средство – полынь.

О тревожных днях пребывания в Малаге мы вспоминали как о чудесном лучезарном сне, ведь там не было этих тварей. И еще долго, уже после возвращения на Родину, на моем теле оставались следы расчесов после укусов альмерийских блох. Но что ж поделаешь: раз приказано – надо оставаться там, где велят.

Как-то побывал я еще раз в Картахене у Леши Перфильева, и он показал мне свой альбом с фотографиями, сделанными им в Испании. Он купил фотоаппарат «Контакс» (немецкий, фирмы «Цейс и Кон») и теперь увлекся любительской фотографией. Снимки у него были очень интересными: порт, военные корабли (у нас бы ему за такие снимки запросто сунули бы по статье «ПШ» – «Плохая шутка», или «Подозрение в шпионаже» – минимум лет десять срока), бой быков в Валенсии, народные танцы и т. д. Этот аппарат обладал очень большими возможностями: при выдержке в 1/1500 секунды на фотографии самолета с запущенным мотором его винт получался остановившимся, с чуть смазанными краями, а однажды Леше даже удалось поймать вылет снаряда из ствола пушки. Такой аппарат в Союзе был, наверное, у считаного числа корреспондентов, да и то из работавших за рубежом. Правда и стоил он недешево: Леша купил свой, с объективом светосилой 1:1,5, более чем за три тысячи песет (почти два моих месячных оклада), но нисколько не жалел об этом, аппарат того стоил.

Одним словом, мы с Васей заболели фотографией и, приехав в Альмерию, сразу же занялись поисками фотоаппаратов. Я тоже купил себе «Контакс», правда с объективом не 1:1,5, а 1:2,8. Он, конечно, не мог работать с такими малыми выдержками, как Лешин аппарат, но зато стоил в два раза меньше, всего 1500 песет. Вася купил себе камеру «Роланд» (тоже немецкую), с объективом 1:2,8, за 1200 песет. Разница между нашими аппаратами в основном заключалась в том, что Васин аппарат мог работать только на пленке 6x6 см, которую не всегда можно было достать, мой же – на обычной кинопленке (как у аппаратов «ФЭД», «Зоркий» и проч.), которая не была особым дефицитом. Правда, Васины снимки можно было печатать простым контактным способом, мои же только через увеличитель, который мы приобрели вместе с аппаратом. Оборудовали у себя дома фотолабораторию и начали щелкать.