Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Не знаю, насколько нашим удался элемент внезапности, но моя радиосвязь работала безупречно. В основном вся операция прошла успешно, и мы оттяпали у франкистов не менее десяти-пятнадцати километров побережья, но в конце случилось происшествие, которое фактически свело на нет все наши успехи и даже серьезно ухудшило наше положение, во всяком случае в Альмерии.

На обратном пути линкор, вместо того чтобы спокойно войти в порт Альмерии, по ошибке или по чьему-то злому умыслу завернул в несколько похожую на альмерийский порт акваторию причалов у деревни Аква-Дульсия, о которой я уже говорил. Самое скверное, что корабль сделал это на достаточно большом ходу, и когда на командирском мостике поняли ошибку, исправлять ее было уже поздно, инерция такой громадины оказалась слишком большой. Попав на мелководье, линкор прочно сел на грунт, и все попытки своими силами выбраться оттуда оказались безуспешными. Прибывшие специалисты пришли к заключению, что снять его с мели можно будет только после демонтажа орудийных башен главного калибра и не менее 70 % всей брони и максимально возможной разгрузки корабля, на что, по самым скромным подсчетам, потребуется не два, а то и три месяца.

И вот «Хайме Примейро» прочно сидит на мели в Аква-Дульсии, Альмерия полностью открыта для морских пиратов, и никто уже не сумеет их отогнать. Но это еще не все: сам линкор находится примерно в тридцати километрах от города; практически не имея никакой защиты с воздуха, он может стать легкой добычей фашистской авиации, так как единственная наша зенитная батарея, основной задачей которой была защита линкора с воздуха, расположена в Альмерии. Пришлось срочно снять ее с города и перебросить в Аква-Дульсию для прикрытия корабля с воздуха.

Таким образом, крупный провинциальный центр – город Альмерия – оказался совершенно беззащитным как с моря, так и с воздуха. Это, по-видимому, сыграло важную роль в том, что немцы в июне 1937 года именно Альмерию выбрали для проведения акции возмездия – за бомбежку республиканским летчиком линейного немецкого крейсера «Дойчланд». Ведь напади они на другой республиканский приморский город, где была береговая артиллерия, то могли бы получить по зубам, а в разоруженной с моря и воздуха Альмерии им все сошло с рук. Но это было уже позднее, а пока кончилась наша спокойная жизнь, когда ни военные корабли фашистов, ни самолеты не решались нападать на город, боясь «Хайме Примейро» и нашей зенитной батареи, – теперь же всю эту мощную защиту получила никому не нужная деревенька Аква-Дульсия.

Опять начались ночи с непрерывными воздушными тревогами и внезапные разрывы в городе снарядов, посылаемых с невидных, спрятавшихся за горизонтом фашистских военных кораблей, причем не только франкистских, но и принадлежавших их друзьям из флотилии невмешательства.

Совершенно неожиданно окончилась для меня испанская жизнь.

26 апреля 1937 года приезжает из Валенсии Василий Иванович и привозит с собой уже мне известного по Севастополю одесского радиста Юзика, фамилии которого я не помню. Как я писал ранее, этот Юзик перед отправкой из Севастополя парохода «Мар-Кариб», на котором я должен был следовать в Картахену, мудрил там до моего приезда из Москвы с какой-то антенной, в работе которой он, по-видимому, не очень хорошо разбирался, и до того домудрился, что чуть не сорвал срок отплытия парохода. Он с этой антенной никак не мог установить радиосвязи с Москвой, а без этого пароход, конечно, из Севастополя не выпускали, и пришлось мне тогда попросить Юзика с парохода и самому заняться антенной. И вот теперь этот самый Юзик и приехал вместе с Василием Ивановичем к нам в Альмерию.

«Лева, – обратился ко мне Киселев, – тебя отзывают на Родину. Радиостанцию и все дела по радиосвязи сдай этому товарищу». Поскольку все у меня было в полном порядке, связь с Валенсией и Москвой устойчивая, то передача дел Юзику у меня много времени не отняла. Оформив все, я тепло распрощался со всеми нашими товарищами и с накопленным в Испании имуществом сел в машину, специально предоставленную мне Киселевым для поездки в Валенсию, а оттуда в Картахену. Ехать из Испании домой я должен был также пароходом из Картахены, куда я прибыл из Севастополя чуть меньше полугода тому назад, и ранним погожим утром навсегда покинул Альмерию со всеми ее прелестями, в том числе и с блохами. Это единственное, о чем я не жалел, уезжая из оттуда.

Трудно описать мою радость, когда я выезжал из ворот нашего дома, провожаемый всем персоналом нашей миссии. Еду домой! Главное, живой! Руки-ноги целы, свой долг перед Родиной выполнил безупречно. Не струсил и в самые тяжелые дни: как во время рейса из Севастополя в Картахену на пароходе, груженном боеприпасами, когда улыбалась перспектива взлететь на воздух вместе с пароходом от снаряда или торпеды фашистского эсминца, так и во время отступления из Малаги, когда отказался эвакуироваться и оставить на верную смерть своего старшего товарища – Василия Ивановича Киселева, а ведь это были очень серьезные экзамены на право называться человеком. Впереди почетное возвращение на Родину, рукопожатие «Всесоюзного старосты» Калинина при вручении мне боевого ордена, а самое главное – встреча с родными, особенно с матерью, ведь она, наверно, все глаза выплакала, вспоминая обо мне. Только имея своих детей, начинаешь понимать, насколько ты был дорог родителям. И вот – я еду домой!

Часть подарков родным и приятелям уже лежат в чемоданах, остальные еще предстоит купить в Валенсии, ведь не возьмешь же домой испанскую валюту, надо здесь истратить все до сантима. Хороший подарок везу отцу – кошку Мурку, но лучший подарок и ему, и матери – я сам, живой и здоровый, благополучно возвратившийся после всех испанских передряг.

В Валенсии меня долго не задерживали. В штабе на улице Альборайя мне велели быстрее ехать в Картахену, так как пароход «Магельянос», на котором мне надлежало плыть, в тот же вечер должен был отправиться в Советский Союз. Оставалась проблема – как истратить испанские деньги. Ведь Валенсия апреля 1937 года уже не была Валенсией декабря 1936 года: война съела большинство наиболее дефицитных товаров из ширпотреба, особенно импортных. Купил портативный фотоувеличитель, накупил кинопленки, фотобумаги, химикатов, ведь у нас в Союзе все это было дефицитом. Накупил подарков: белье, обувь и прочее – сестрам и зятьям, всякое детское «оборудование» и игрушки – племянникам.

Денег уже осталось не так много, а ведь кроме авторучек, которыми я запасся еще в Альмерии, надо было еще купить что-нибудь из сувениров многочисленным московским друзьям. Подошел к газетному киоску и – эврика! – не литература, а «ягодки»: как говорится, не для дам, с цветными иллюстрациями. Ну, думаю, это, пожалуй, то, что надо: и недорого, и здорово, ведь таких перлов мои друзья в Союзе не только нигде не купят, но и не увидят. Большинство точно не откажутся полюбоваться таким жанром, а уж текст как-нибудь переведут, ведь число людей, знающих испанский и французский, у нас за это время значительно выросло. Пользуясь дешевизной, накупил я порнографии с достаточным запасом для всего контингента моих приятелей.

Купил грампластинок, преимущественно народных испанских песен и танцев и, конечно, модных в те времена Вертинского и Лещенко. Зашел в нотный магазин и приобрел там большой сборник избранных произведений Шопена в роскошном переплете, ноты испанских мелодий и революционных песен, купил даже очень красочно оформленные ноты марша испанских анархистов «Хихос дель пуэбло» («Сыны народа»). Свои два чемодана набил до отказа, а ведь надо же еще привезти и спиртного. Пришлось для этого купить еще что-то вроде нашей хозяйственной сумки, достаточно большого размера, чтобы в ней поместилось бутылок десять: испанский коньяк «Педро Домек», французский ликер «Куантро», ямайский ром «Негрита» и проч. Несколько десятков наилучших гаванских сигар я припрятал еще в Альмерии из запасов бывшего хозяина нашей усадьбы. Деньги практически кончились, надо ехать в Картахену, а то еще опоздаешь на пароход, и придется там натощак ожидать следующей оказии в Союз.