Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Все же превосходство римлян над болгарами в численности было столь наглядным (римляне имели более 30 тысяч солдат, а болгары около 12 тысяч), что хан Крум благоразумно избегал большого сражения, укрываясь вдалеке. Этого было достаточно для советников царя, чтобы утверждать, будто бы победа у Михаила Рангаве в руках; и царь охотно поверил таким приятным словам. Лишь в июне 813 г. хан Крум рискнул дать бой римлянам, хотя и не без страха за его исход — его все еще пугала численность противника.

Варвары остановились в 30 км от римского лагеря, у города Версиникии, и несколько опытных командиров — Лев Армянин, стратиг Анатолии, стратиг Македонии Иоанн и полководец Аплакис предложили царю немедленно напасть на болгарский лагерь и разгромить его, используя фактор неожиданности и преимущество в живой силе. Они прекрасно понимали, что при том пораженческом духе, который царил в их войске, необходимо победить в одном-двух боях, иначе кампания неминуемо будет проиграна. «Невозможно победить неприятеля, находясь в десяти часах пути от него», — говорили они императору[435].

Однако и на этот раз советники Рангаве отговорили императора от предложенного плана — видимо, убедили царя, что в этом случае победа достанется не ему, а стратигам, и василевс вновь безрассудно возвеличил свою гордость над опытом собственных командиров.

Пока Михаил и Крум маневрировали и укрывались в лагерях, открылись неблагоприятные последствия той религиозной политики, которую царь начал проводить годом ранее. Многие солдаты его армии открыто принадлежали к лагерю иконоборцев и теперь публично провозглашали, что все их неудачи — от забвения императором «истинной» веры. Другие — тайные павликиане, не смогли забыть Рангаве недавние гонения на своих близких, и, напротив, с теплотой вспоминали императора Константина V, бывшего к ним милостивым.

В самой столице произошло примечательное событие: во время богослужения народ сорвал петли с гробницы Константина V Исавра и воззвал: «Восстань, и помоги гибнущему государству!»[436] Едва ли это событие можно отнести к разряду оптимистичных, и вряд ли такое поведение столичных жителей демонстрировало их веру в полководческие таланты Рангаве и успех начатой им кампании.

Две недели обе армии стояли друг напротив друга, не решаясь начать сражение. Находясь постоянно в доспехах, римские воины очень страдали от жары, солдаты ходили злые и угрюмые, начался падеж лошадей и, как следствие, эпидемия. Бездействие было тем более удивительным, что византийцы занимали выгодную позицию: они стояли на возвышенности, а болгары располагались внизу в долине — идеальное сочетание для атаки тяжелой римской кавалерии.

22 июня 813 г. произошло, наконец, решающее сражение, свершившееся, тем не менее, против воли царя. Потеряв всякое терпение, не в силах сносить робость императора и его окружения, стратег Аплакис заявил Михаилу Рангаве, что сам со своими войсками начинает атаку на болгар. С 8 тысячами воинов он начал наступление на правом фланге. Его атака развивалась очень успешно — в одно мгновение болгары были смяты и отброшены к своему лагерю. В этот момент достаточно было Рангаве отдать приказ гвардии и войскам центральной линии о переходе в наступление, а их насчитывалось более 14 тысяч воинов, как участь болгар была бы решена. Но царь бездействовал — то ли по причине робости и нерешительности, то ли по советам своих фаворитов, желавших посмотреть на унижение упрямого полководца, вздумавшего нарушить приказ Рангаве.

Так или иначе, но Крум быстро восстановил порядок в своих рядах и нанес контрудар во фланг частям Аплакиса — те, конечно, не выдержали атаки противника и побежали. В этот момент наглядно проявилось, что управление римскими войсками отсутствовало напрочь: одни отряды дрались, центр войска и гвардия стояли на месте, не шелохнувшись, левый фланг под командованием стратига Льва также не получал никаких приказов из царской ставки. И когда каппадокийцы и армяне из фемы Анатолика увидали резню своих товарищей по правому крылу на фоне бездействия главнокомандующего, они начали отступать.

Впоследствии не раз будут упрекать Льва Армянина в сознательном отступлении, в том, что его демарш предуготовил поражение римской армии, и будто таким способом он желал скомпрометировать Рангаве и завладеть императорским троном, и тому подобное.

Трудно сказать, руководствуясь общими соображениями, насколько эти обвинения обоснованны — но вообще невольно возникает простой вопрос: а мог ли Лев в таких условиях и при такой организации сражения вообще управлять своими солдатами? Кроме того, сложно предположить, что государственный преступник (а именно так следует квалифицировать поступок Льва, если его уход с позиций был преднамеренным), у всех на глазах совершивший такую страшную измену Римскому государству и императору, мог быть объявлен через несколько дней царем.

Наконец, упрекая Льва в якобы организованном отступлении, почему-то забывают о гвардии и полках двух других фем, находившихся в распоряжении верховного командования. Но ведь очевидно, что эти 14 тысяч воинов без труда могли опрокинуть болгар, даже не прибегая к помощи войск Анатолийской фемы.

После нескольких часов боя его участникам открылось страшное зрелище: римские гвардейцы, бросив своих товарищей на произвол судьбы, бежали с позиций. Солдаты полевых полков впали в ужас и гибли тысячами под копытами болгарских коней, раненые стонали, и никто не мог организовать даже тени сопротивления варварам.

Увидев отступление римлян, хан Крум вначале счел это коварной ловушкой и не стал преследовать бегущих. Но, как талантливый и опытный полководец, он быстро понял суть картины и бросил все силы на истребление отступающих византийских отрядов. Гибли новые и новые люди, нашел свою смерть на поле боя и храбрый Аплакис, а вместе с ним и многие другие римские командиры. За исключением войск Анатолии, только незначительные отряды византийцев смогли найти спасение в бегстве или за стенами крепостей, расположенных у них на пути. По счастью для царя и его свиты, болгары быстро утратили интерес к сражению, предавшись обычному мародерству на поле боя, где лежали многие тысячи римлян. Такого поражения Римская империя не видела уже давно: погиб цвет войска и самые опытные командиры. Как следствие, международный престиж Римского государства резко упал[437].

Не менее важно и то, что попытка восстановить иконопочитание обернулась против Церкви. Это было совершенно естественным результатом вероисповедальной политики императора, проводимой на фоне военных поражений. Вскоре, как мы увидим, начался второй этап иконоборчества, вызвавший новый кризис в Византийском государстве.

Вернемся, однако, к царю. С горсткой личных телохранителей император Михаил Рангаве возвратился в Адрианополь, проклиная воинов и командиров, где заявил о своем желании сложить с себя царский титул. Из всех стратигов только Лев Армянин находился поблизости, и Рангаве предложил тому взять на свои плечи тяготы управления Римским государством, как мужу благочестивому, опытному, храбрейшему и ко всему способному, но Лев отказался. Однако ситуация была безвыходная, поскольку все стратиги византийского войска отказались подчиняться Михаилу Рангаве[438].