Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Попытавшись в очередной раз прорвать линию укреплений, византийцы встали лагерем. Однако ночью 25 июля 811 г. болгары напали на них, незаметно сняв часовых, и стали без жалости убивать спящих византийцев. Погибли почти все военачальники и царские сановники, а также множество воинов[421].

На поле сражения сложил свою голову и сам император Никифор I Геник. Это была катастрофа: со времен поражения императора Валента при Адрианополе в 378 г., то есть впервые за 450 лет, Римский царь погиб на поле битвы! Хан Крум велел отрезать голову покойного самодержца и сделать из черепа чашу для вина[422].

Впрочем, по счастью для византийцев, болгары, истощенные войной, не решились наступать на римские земли. Но сам факт такого страшного поражения настолько оптимистично подействовал на варваров, что отныне они будут вести войну на тотальное поражение византийцев и завоевание Римской империи.

Сын императора, царь Ставракий, был тяжело ранен в этом сражении в спину и едва живым привезен в столицу. Новый самодержец и ранее не отличался добродетелями, а теперь ввиду болезни его нрав и помыслы стали совершенно худы. Опытные и бывалые воины, имевшие возможность видеть императора, понимали, что дни его сочтены. И поэтому возникла инициатива объявить царем придворного сановника, куропалата Михаила Рангаве, женатого на сестре Ставракия. Но юноша не соглашался, ссылаясь на клятву верности, данную им императору Никифору I и Ставракию.

Мнения высших лиц Римской империи разделились: кто-то стоял за Михаила Рангаве, кто-то — за Ставракия. Понимая, что час его близок, Ставракий, тем не менее, цеплялся за власть всеми возможными способами. Впрочем, его действия вполне объяснимы и по-человечески понятны: Ставракий в полной мере чувствовал себя законным императором, а как любой человек не желал приближения смертного часа, все еще надеясь на чудо. Поэтому попытки привести к царству Михаила Рангаве он вполне обоснованно для себя квалифицировал как государственную измену. Другое дело, что, слепой в своем желании сохранить власть и выжить, Ставракий стал переходить границы дозволенного.

Когда ему сообщили об инициативе второй партии сделать Михаила царем, он вначале грубо оскорбил свою сестру Прокопию, заявив, будто бы та по примеру св. Ирины желает стать единоличной императрицей, а затем велел венчать на царство свою жену. Конечно, эта идея не встретила понимания у окружающих — второй раз увидеть женщину на царском троне никто не хотел. Тогда Ставракий заявил, что отменяет царскую власть (!) и вводит демократию. Эта выходка предрешила исход дела: бывшие враги объединились, чтобы возвести Михаила Рангаве на царство, хотя юноша по-прежнему решительно отказывался от этого. Но когда выяснилось, что Ставракий решил ослепить Михаила, позиция того резко изменилась — он понял, что только через принятие царской власти способен сохранить свою жизнь.

Наутро сановники вывели на ипподром войска и провозгласили Михаила Рангаве царем. Константинопольский патриарх св. Никифор потребовал от нового императора письменного исповедания веры и взял с него клятву, что тот никогда не обагрит свои руки кровью священников и христиан и освободит монахов от телесных наказаний. Получив письменную клятву, 8 октября 811 г., в пятницу, патриарх венчал Михаила I Рангаве на царство.

Когда Ставракий узнал об этом, он тут же принял постриг и переоделся в монашеское платье. Чуть позже в его покои вошли император Михаил вместе с женой и патриархом. Вместе они просили Ставракия не огорчаться происшедшим, убеждая, что тому ничего не грозит. Стоя одной ногой в могиле, став монахом, бывший царь вновь слукавил: «Ты не найдешь лучшего друга, чем я», надеясь все-таки при случае вернуть себе единоличную власть[423]. Но его надеждам не суждено было сбыться: 11 января 812 г. он скончался от раны, полученной в несчастном для них с отцом Вырбишском сражении.

Став единоличным царем, Михаил тут же снискал славу и уважение добрыми поступками. Для войска он был приятен, как щедрый военачальник, для монахов — как почитатель святых икон, для рядовых обывателей — как справедливый и благочестивый человек. Достаточно сказать, что в первую очередь император вернул всех, кого его предшественник отправил в ссылку.

К сожалению, всем этим достоинствам противостоял один, но чрезвычайно неблагоприятный для Римской империи недостаток: Рангаве был слабохарактерным человеком, которым мог играть кто угодно. В первую очередь для всех открылась его зависимость от жены — царицы Прокопии, женщины сильной воли и большого честолюбия[424].

Зная благочестие царя, легко было также догадаться, что помимо нее в круг доверенных соратников войдут духовные лица, в общении с которыми император смог бы отдыхать душой и освобождаться от государственных проблем, в понимании которых сам был явно не силен. Скоро так и случится.

В день своего венчания на царство Михаил I щедро одарил патриарха, клириков и войско, а затем вернул лицам, напрасно обиженным Никифором Геником, их имущество. А его супруга, императрица Прокопия, в день своей коронации, 12 октября 811 г., подарила по 5 золотых всем вдовам убитых в Болгарии солдат. Затем она выделила деньги для обустройства монастыря супруге императора Ставракия Феофане, принявшей постриг[425].

Насколько разумно было желание нового царя освободить казну от средств, полученных зачастую далеко не самым справедливым путем, — спорный вопрос. Кто-то посчитал, что это — легкомыслие, граничащее с безрассудством. Другие восприняли этот жест, как единственно совместимый со статусом Римского императора. Но как не вспомнить императора Тиверия, посчитавшего постыдным для государства пользоваться средствами, полученными незаконным путем, и потому вернувшего их прежним владельцам?!

Желая покончить с частой сменой династий, император приказал патриарху св. Никифору венчать на царство своего сына Феофилакта, что и произошло 25 декабря 811 года. В благодарность за это счастливый отец подарил Константинопольскому архиерею 25 литр золота, а священнослужителям — 100 литр золота (баснословные деньги!) и шумно отпраздновал это событие[426]. Конечно, в данном случае щедрость царя превосходила возможности государственной казны, в результате чего скоро наступил дефицит денежных средств, столь необходимых для войны с болгарами, все еще не оконченной.