Синий мопс счастья - Дарья Донцова

– Как там Кирюшка? – Я решила быстроперевести разговор на другую тему. – Лиза?

– Они дома, – обрадовала меняКатюня.

– А собаки?

– Все в норме, – сообщилВовка, – Феня с Капой записали всю квартиру. Впрочем, хорошо, что Муля непонимает человеческую речь и пока ни о чем не подозревает.

– Почему? – насторожилась я.

– А первое, что решили сделать дети,вернувшись домой, – это покрасить мопсиху, – усмехнулся Костин.

– Именно Мулю?

– Да, Ада недавно болела и еще слаба,Феня с Капой крошки, Рейчел огромная, а Рамика на месте не удержать, остаетсябедная Мульяна, – хмыкнула Катя. – Одна радость, купленная краскакуда-то задевалась, больше такой в «Марквете» нет!

– Коробка в моем шкафу!

– Не говори им об этом, – воскликнулаКатя, – может, забудут об идиотской затее.

– А как Юра? – спросила я.

Внезапно Катюша порозовела и глянула на Вовку.

– Ну…

– Ты, Лампа, спи, – крякнулмайор, – набирайся сил, все потом.

Я откинулась на подушки. Значит, дело идет ксвадьбе, иначе чего бы Катюше заливаться алым цветом.

– Екатерина Андреевна, – заглянула впалату медсестра.

Катя быстро вышла за дверь.

– Теперь рассказывай, – велела я,снова садясь.

– О чем? – вскинул брови Вовка.

– Обо всем!

– Потом!

– Когда?

– Ну… через десять дней.

– Почему?

– Да так, – загадочно ответил Костини, несмотря на мои возражения, убежал.

Десять дней пролетели, словно миг, потомпрошли одиннадцатые сутки, двенадцатые. Я тихо злилась на Костина, читаладетективы и ела безвкусные диетические блюда, которые, очевидно, готовил Юра.Катя приносила еду из дома, а я знала, что сделать рыбу на пару подруге слабо,следовательно, «лечебное питание» вдохновенно «ваял» наш новый член семьи.Надеюсь, впрочем, что, временно сменив меня у плиты, Юра хоть изредка жарит домочадцамкартошку и мясо, а не угощает их той едой, которая предназначена для несчастнойЛампы.

В пятницу вечером банку с отвратительным,протертым куриным супом притащил Вовка.

– Привет, – радостно заголосилон, – на, Лампудель, питайся от пуза.

Я сердито отвернулась к стене.

– Эй, ты чего? – удивился майор.

– Обещал прийти и все мнерассказать, – с обидой воскликнула я, – и что?

– Так я тут.

– Десять дней когда прошло! А ты ни разуне заглянул.

– Ну Лампудель, – загуделВовка, – вот тебе новый детективчик.

– Спасибо, я их обчиталась.

– Держи кассетку с сериалом про ЭркюляПуаро.

– Голова болит, – соврала я.

– Ну не дуйся!

Я, продолжая лежать лицом к стене, приняласьдемонстративно всхлипывать и шмыгать носом. Очень хорошо знаю, как реагируетКостин на женские слезы. Просто смешно, до какой степени он теряется, увидев,что собеседница разрыдалась. Впрочем, я нечасто пользуюсь этим приемом, мнежаль Вовку, но сейчас майор заслужил спектакль. Пусть помучается, живо выложитнужную мне информацию.

– Лампа, – осторожно тронул меня заплечо Вовка, – ты чего, ревешь?

Я затряслась и захныкала.

– Да! Обманул меня! Бедная я, несчастная,никому не нужная.

– Ладно, ладно, – засуетилсяКостин, – сейчас все расскажу.

Я всхлипнула:

– Все?

– Да.

– До конца? Учти, если обманешь, будурыдать трое суток, шов на животе разойдется, придется делать новую операцию…

– Жили два брата, – быстро началВовка, – не родные, двоюродные, но любили друг друга так, словно появилисьна свет близнецами: Сергей и Борис Касаткины.

Я лежала на боку, внимательно слушая майора.Правая рука затекла, но повернуться я боялась, увидит, не дай бог, Костин, чтона моем лице слез нет, и замолчит. Впрочем, пока Костин рассказывает о хорошоизвестных мне вещах.

Жили братья в одной квартире, назвать подобноежилище коммунальным язык не поворачивается. Просто у Касаткиных была большаясемья. Сергею с родителями повезло больше, чем Борису. Сережкины отец и матьработали в театре, Василий имел репутацию гениального театрального художника,глуповатая Гликерия слыла отличной женой, хозяйкой и матерью. У Бориса все былоиначе. Отец его, неуправляемый бабник, выпивоха, усиленно играл рольнепризнанного гения, мать, Вера, настоящая алкоголичка, из тех, что лежат вканаве. После смерти мужа Вера превратилась для семьи в огромную проблему.

Борис, стесняясь матери, не звал в дом друзей.Сергею было чуть легче, это все же не его мать, но и он тоже не хотел, чтобыприятели видели жуткие сцены, когда пьяная, в лохмотьях Верочка, громкоматерясь, падала в коридоре. В конце концов Василию удалось запихнуть пьяницу вклинику, и там она, попросив санитара купить водки, благополучно, ко всеобщейрадости родных, отъехала на тот свет. Даже Борис не заплакал, услыхав о кончинематери. Судьба уготовила Касаткиным еще одно испытание. Вскоре после смертиВеры умер Василий. Гликерия Петровна осталась одна, но, как это ни странно, всемье воцарился покой.

Борис женился на Наташе и переехал жить ксупруге. Сережа остался с матерью. Конечно, Гликерии Петровне было трудноматериально и морально, ее выпихнули из театра на пенсию, но жизнь-топродолжалась, хоть и не слишком обеспеченная. Так жили в Советском Союзе почтивсе.

Братья продолжали дружить, часто встречались.Они похожи во всем, кроме одного. Борис обожал женщин. Стоило Наташе уехать надачу, как муженек моментально находил любовниц. Любовь длилась чуть меньше трехмесяцев, потом Касаткин рвал отношения и снова превращался в примерного мужа.Борис изо всех сил старался сохранить свои романы в тайне. У него нет ничегосвоего, все записано на жену: квартира, дача, сберкнижка тоже на имя супруги. Вслучае развода Борису пришлось бы возвращаться в родительские пенаты почтиголым. Сергей же прекрасным полом интересовался мало, жениться не собирался, онпытался стать успешным актером, но ролей ему не давали.