(не) просто сосед - Стася Андриевская

— Но это ваши слова, вы твердили их всю передачу напролёт, разве нет? Что вдруг изменилось?

Подбородок снова свело судорогой, но слёзы удалось сдержать. Силы неожиданно закончились, словно испарились в одно мгновение, оставив лишь саднящую пустоту в душе и смертельную усталость.

— Он не просто сосед, — как заведённая только и смогла повторить Полина. — Не просто.

— К сожалению, время нашего эфира подошло к концу, — подытожил Шереметьев, — но у вас есть возможность обратиться к самому Руслану. Я не уверен, что у них в колонии есть возможность смотреть нашу передачу, но всё-таки… Может, вам есть, что сказать ему лично? Только очень коротко, пятнадцать секунд. Вот в эту камеру, пожалуйста.

Полина вдруг растерялась, окончательно потеряла контроль и расплакалась, как ребёнок. Закусила губы, собираясь с мыслями, и столько хотелось сказать, но на ум ничего не шло.

— Ну что ж, иногда бывает и так, что слова излишни. А с вами была программа «Дайте сказать!» и я…

— Пусть он ответит мне на письмо, — тихо и почему-то у Шереметьева попросила вдруг Полина. — Пожалуйста.

Шереметьев замер на мгновенье, как-то горько, словно внезапно поняв что-то особенное, усмехнулся. Развёл, глядя в камеру, руками:

— Ну… Руслан, я вас как мужчина мужчину прошу — ответьте на письмо. Мне кажется, уж кому-кому, а Полине эта ноша точно по плечу.

Программа вышла в эфир через неделю. К этому времени Полина уже смирилась с тем, что это будет очередной всплеск негатива и настроилась игнорировать любые последствия. Да, участие в «Дайте сказать!» оказалось не тем, чего она ожидала, да и вообще — вся эта история с общественным резонансом казалась теперь помутнением рассудка. Похмельным бредом, наступившим после того ярого подъёма упрямости и желания добиться правды любой ценой, который обуял её при известии об отклонённой апелляции.

Но всё-таки было и то, что перечёркивало всю горечь остывающей эйфории: во-первых, Полина не могла упрекнуть себя в том, что сдалась раньше времени, а во-вторых, именно эти последние пять минут четырёхмесячной телеэпопеи, словно окончательно поставили точку в её личной истории жертвы.

Смотрела эфир и болезненно морщилась от того, как нелепо там выглядела. Да, это было шикарное, скандальное шоу — с драками и оскорблениями, с запиканным матом и шаткими, нелепыми Полиниными мотивами добиваться свободы для дважды уголовника, убийцы собственного мужа и отца своего ребёнка. На её фоне свекровь выглядела едва ли не святой мученицей, она ведь, в отличие от Полины, была реальной потерпевшей — потеряла сына. Разве идут Полинины давно сошедшие синяки и теперь уже мифическая угроза удушения, в сравнение с таким горем?

И вот скандал достиг апогея, в Полину летит стакан, потом плевок в лицо… Она срывается с места и убегает за кулису. Шереметьев успокаивает зрителей в студии, выражая надежду на то, что героиня одумается и вернётся. Свекровь распинается о том, сколько лет жизни забрала у неё вся эта история и обещает, что не оставит «этой дряни» безнаказанным осквернение памяти её сына и теперь-то уж точно поднимет вопрос о её вменяемости и праве воспитывать ребёнка.

Полина стиснула пальцы — вот сейчас будет та самая точка, когда она во всеуслышание заявит о своей непростительной трусости в прошлом и признает, наконец, что да, для неё это всё НЕ ПРОСТО. И тогда всё. Катарсис, о котором говорила Людмила. И теперь остаётся только отпустить ситуацию и довериться судьбе.

— …С вами была программа «Дайте сказать!» и я, Андрей Шереметьев! Увидимся завтра!

Заставка, реклама…

Полина сначала не поверила — может, сбой в вещании? Но нет, прошло время, началось другое вечернее шоу…

Её возвращение в студию просто вырезали. Просто для всей страны эта история закончилась тем, что Полина, раздавленная доводами свекрови и ведущего, оплёванная и пристыжённая, позорно сбежала, словно признав тем самым, что была не права, а Руслан всё-таки виновен.

Это же шоу бизнес. Здесь никаких гарантий…

***

Сил не было вообще, температура едва дотягивала до тридцати пяти. Как зомби моталась к бабушке, делая вид, что не видит косых взглядов сиделки. За Марусей в продлёнку, закрывая глаза на то, что даже дети тычут в неё пальцем, а родители, те самые, что ещё месяц назад распинались в чате и напрашивались на стрижку, дёргают их за руку, призывая вести себя прилично, а сами оборачиваются Полине вслед или отводят взгляд при разговоре.

Кассирши в магазине. Соседи по двору. Клиенты. Про интернет и говорить нечего. «Потрындят и забудут!» — успокаивал Полину Максим, и она прекрасно понимала, что он прав, но…

Дня через четыре он вдруг прислал ей видео с ютуба — тот самый, вырезанный кусок эфира. Оказалось, он распространяется отдельно, какими-то окольными путями. А кто его выложил и зачем — не понятно. В тот же день, ближе к вечеру, Максим прислал ссылку на новость о скандале в Останкинских кулуарах: известный ведущий Андрей Шереметьев обвинялся в нарушении служебной этики и сливании неэфирного материала в сеть. Чуть позже Шереметьев высказался по этому поводу в своём интернет-канале — он, оказывается, был возмущён решением дирекции канала обрезать этот эфир. Это нарушало изначальный принцип его программы, который гласит «Дайте сказать!»

— Полине Сафоновой фактически заткнули рот, — возмущался он, — в то время как я ручался своим авторитетом, что у неё будет возможность высказаться! Мне кажется, гонка за скандалами и сенсациями перешла все допустимые границы, и если так пойдёт дальше — скоро в эфире вообще не останется правды! И это недопустимо!

Ещё чуть позже промелькнула новость о том, что Шереметьев, возможно, уйдёт с первого канала и заберёт с собой формат своей передачи…

Полина уже не успевала вникать в ссылки, которые наваливали на неё Максим с Леной. К тому же, это всё не имело смысла. Ну да, её горячая речь, та самая точка на прошлом и катарсис, всё-таки вышли в сеть и это тоже увидели люди. Тоже пошли вирусные рассылки и всё такое, но интернет — это не прайм-тайм по телевидению. К тому же, сидящей в сети молодёжи, до всей этой истории дела было мало, а вот тётушки, обожающие скандалы, горячо обсуждающие их и передающие из уст в уста — смотрят именно телевизор!

А уж когда Полину ни с того ни с сего громогласно начала распекать в трамвае какая-то тётка, подключив к обсуждению кондуктора и двух бабок: стыдили, взывали к разуму, попрекали маленькой дочкой и материнским горем свекрухи — Полина не выдержала. Выскочила на две остановки раньше, рвано хватая ртом воздух, в каком-то мутном дурмане, даже не помня как, добрела до дома. Остановилась возле крыльца салона, глядя сквозь слёзную дымку на его освещённые окна… Да, она знала, что рано или поздно всё пройдёт и забудется, но она ведь всё равно не железная!

Вошла в салон, не глядя на сметающую волосы Светку, скинула куртку и сумочку. Наверное, было в ней сейчас что-то такое, что заставило Светку замереть с поднятым совком, и проводить Полину настороженным взглядом. Но Полине было не до того. Села в своё рабочее кресло, тяжело навалившись локтями на полку зеркала. По щеке поползла слеза. «Волосы у тебя красивые, соседка. Рука так и тянется…»