Алтын-Толобас - Борис Акунин

– Еще как может, – возразил Фандорин. – У Гуго фон Дорнабыло тринадцать дочерей. Болотников так и осел в кресло.

– Тринадцать? – внезапно охрипшим голосом повторил он. – Но…Но это очень важно! – Вскочил, подбежал к окну, вернулся обратно. – Этонеслыханно! Никогда не встречал ничего подобного! Чертова дюжина – этопопахивает ересью. Очень возможно, что мы найдем прямое упоминание о такомдиковинном доме! Вот что, Фандорин, давайте поделим поле деятельности. Ясосредоточусь на архивных поисках некоего чернослободского дома, стоявшего накаменном фундаменте и имевшего по фасаду тринадцать окон. Вы же займетесьворотами. Кроме двух уже названных застав я отобрал еще две: Покровскую иСретенскую. Неизвестно, стояли ли они на каменном основании, но зато все прочиеприметы совпадают. За Покровскими воротами Земляного города располагаласьБасманная слобода, которую можно было назвать и черной – часть ее населениясоставлял тяглый люд. Это первое. Второе: в непосредственной близости от этихворот находилась Немецкая слобода, где почти наверняка проживал мушкетерскийкапитан. И третье: оттуда шла дорога на Преображенское – вот вам и княжий (или,точнее, великокняжий) двор.

Магистр хотел возразить, но Максим Эдуардович нетерпеливозамахал на него: не перебивайте.

– Что касается Сретенских ворот, то за ними начиналасьПанкратьевская черная слобода, через которую проходила дорога к деревнеКнязь-Яковлевское, загородному владению князей Черкасских. Вот, видите? показалБолотников по карте.

– Нет, Сретенские и Покровские ворота не подходят, –решительно заявил Николас, проследив за пальцем архивиста. – Под Княжьим Дворомкапитан наверняка имел в виду мызу Фюрстенхоф, расположенную неподалеку отродового замка фон Дорнов.

Болотников весь задрожал – так потрясло его это известие.

– Так, может быть… – он запнулся от волнения. – Так можетбыть, вы понимаете и смысл всего этого фрагмента «яко от скалы Тео предканашего к Княжьему Двору?» Что это за направление?

«Юго-восточное», – чуть было не ответил Фандорин, нопередумал. Если открыть этот, последний секрет, то напарник шустрому МаксимуЭдуардовичу станет не нужен. Учитывая непомерное честолюбие и некоторуюэтическую гуттаперчевость московского светила, проявившуюся в истории сбандеролью, лучше проявить сдержанность. Двое северных ворот – Покровские иСретенские – безусловно исключались, так как никаких загородных улиц, ведущих вюго-восточном направлении, от них начинаться не могло.

– Точно не знаю, – сказал он вслух.

– Вы мне не доверяете, – пожаловался Болотников. – Что-то вывсе-таки знаете, но не говорите. Это нечестно и к тому же затруднит поиски.

– Полагаю, вы мне тоже говорите не все, – довольно резкоответил Николас. – Вы занимайтесь своими архивами, а я сосредоточусь наворотах.

Максим Эдуардович пристально посмотрел на него, вздохнул.

– Ну, как хотите. Но вы абсолютно уверены, что Покровская иСретенская заставы нам не нужны?

– Абсолютно.

– Так это просто отлично! Значит, у нас с вами остаютсятолько двое ворот – Серпуховские и Калужские! Вот вам на карте контуры улиц идорог, что вели от предвратных площадей во времена Корнелиуса фон Дорна: три отКалужских ворот, две от Серпуховских. Между прочим, современные трассыЛенинский проспект, Донская улица и Шаболовка в первом случае и двеСерпуховские улицы, Большая и Малая, во втором случае – их прямые наследницы,проходят в точности по прежним, историческим руслам. Вам хватит дня наКалужский сектор и дня на Серпуховской: отмерите пять раз по четырестадевяносто (ладно, по пятьсот) метров, потом поднимемархитектурно-топографические данные по этим земельным участкам, и определимглавного подозреваемого. Как говорят у вас на родине

– a piece of cake[20]!

* * *

Ничего себе piece of cake. На пятый день вышагивания поодним и тем же опостылевшим тротуарам Фандорин почувствовал, что начинаетвпадать в отчаяние.

А ведь поначалу задача представлялась ему еще более легкой,чем Максиму Эдуардовичу. Памятуя о юго-восточном векторе, он отсек магистрали,ведущие прямо на юг или на юго-запад, и в результате осталась всего одна улица,достойная шагомерного исследования – Большая Серпуховская.

От Калужской площади, правда, тоже начиналась одна улица,текущая к юго-востоку – Мытная, но она была проложена через сто лет послеКорнелиуса, а стало быть, внимания не заслуживала.

Другое дело – Большая Серпуховская. По ней еще шестьсот летназад проходил шлях на Серпухов, а как раз в последней четверти XVII века здесьобразовалась вполне обжитая и населенная улица. В 500 метрах от места, гденекогда стояла каменная надвратная башня, магистр обнаружил по левой сторонескучное стеклобетонное здание стиля семидесятых годов двадцатого века. Институтхирургии имени Вишневского; на правой стороне стоял пятиэтажный жилой дом свынесенными наружу синими лифтовыми шахтами.

Институт хирургии располагался на месте купеческойбогадельни, выстроенной на пепелище усадьбы, которая когда-то принадлежаластремянному конюху Букину. Фандорин обрадовался: вот он, царский след! НоБолотников порылся в документах и установил, что треклятый Букин выстроился тамлишь в 1698 году, а что было на сем месте прежде того (и было ли что-то вообще)– неведомо.

Жилому дому достался участок, сто лет назад принадлежавшийтовариществу дешевых квартир Московского общества приказчиков. Что находилосьтам раньше, выяснить никак не удавалось. Максим Эдуардович всё глубже зарывалсяв груды пыльных бумаг (при одной мысли об этом у Фандорина начиналсяаллергический насморк), а магистр теперь утюжил одну за другой все историческиеулицы, что вели от былых ворот Скородома на юго-восток. Надо же было чем-тосебя занять.

После завтрака выезжал на Садовое. Смотрел по плану, гденаходились ворота, и начинал отсчитывать пятьсот метров. Осматривался,записывал номера домов, чтобы вечером доложить Болотникову. Вдоль тротуара заНиколасом медленно катил черный джип, в нем сидели и зевали два охранника. Парураз появлялся Сергеев. Пройдется немного рядом с шевелящим губами англичанином,покачает головой и уезжает рапортовать начальству – только непонятно, о чем.

Габуния держал слово и магистру больше не докучал, но ужасномучила привязавшаяся песенка про Сулико, столь не любимая Иосифом Гурамовичем.Как зазвучит в ушах с самого утра в такт шагам: «Я-мо-ги-лу-ми-лой-ис-кал…»,так и не отлипает, просто наваждение какое-то.