Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

Каждый раз это была импровизация, поэтому впоследствии разные источники цитировали ее по-разному. Наиболее известный вариант звучит так:

«Глокая куздра штеко кудланула бокра и курдячит бокрёнка».

Мы попросили знакомых художников проиллюстрировать эту фразу. И вот что получилось.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как видите, несмотря на разницу индивидуального восприятия этой, на первый взгляд, абсолютной чепухи, во всех картинках наблюдается некоторое сходство: некий персонаж (женского рода) сделал что-то неприятное персонажу (мужского рода) и как-то не очень хорошо обращается с его детенышем. Именно такой смысл формирует для нас структура этих слов и этой фразы.

Бокренок — дитя бокра. В этом убеждены 99 % носителей русского языка. Почему? Благодаря характерному способу словообразования — соединение корня «бокр» — и суффикса — онок, — ё- нок (ежонок, ребенок). Так же, по аналогии, мы воспринимаем и остальные слова и взимоотношения их внутри фразы: различаем глаголы, существительные, прилагательные, наречие; распознаем члены предложения — подлежащее (куздра) и сказуемые (кудланула и курдячит). Мы понимаем, кто в этой фразе действует активно, а кто — страдает, являясь объектом действия… (Мы видим, кто кому что сделал!)

Прочувствуйте, насколько в писательстве важна ФОРМА. Как много СОДЕРЖАНИЯ она содержит! Или, если хотите, насколько ФОРМА формирует содержание.

Вот еще пример: стихотворение Бориса Заходера из его пересказа «Алисы в Стране чудес». Написано изначально по-русски. Как бы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

БАРМАГЛОТ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове.

Обойся Бармаглота, сын, он зол, свирлеп и дик.

А в куще рымит исполин — злопастный Брандашмыг.

Бубух-бубух горит нава, взы-взы стрижает меч.

Ува-ува и голова барабардает с плеч.

О светозарный мальчик мой, ты победил в бою.

О храброславленный герой, тебе хвалу пою.

Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Даже не зная в точности, кто такие зелюки и мюмзики, читатель прекрасно понимает, что речь тут идет о битве («победил в бою») некоего героя с чудовищем («Бармаглот», который «зол и дик», да к тому же где-то поблизости от него — «исполин — злопастный Брандашмыг»). Герой победил. Это несомненно, ведь побежденным хвалу, как правило, не поют.

Мы понимаем всю эту чушь благодаря форме, конструкции. Образно выражаясь — благодаря оболочке, в которой заключен смысл. Эмоционально воспринимаем звукоподражательные элементы, изображающие битву («бубух-бубух», «взы-взы» и «ува-ува»). И основной смысл всего текста мы понимаем благодаря контексту — той внутренней смысловой конструкции, на которую опирается любой текст. В стихотворении «Бармаглот» контекст создается понятной читателю соответствующей тематической лексикой — «бой», «герой», «победил», «меч». И т. д.

Контекст служит каркасом тексту. Он задает структуру, структура создает смысл. И текста вне контекста не существует, как не существует живого организма на Земле, не подверженного гравитации.

Когда встречаются двое и говорят друг другу: «Ну, ты как? — Да ничего себе!» — для них этот разговор не является бессмыслицей. Ведь они знакомы, и это знание (контекст всего предыдущего) позволяет им прекрасно разбираться в предмете беседы.

Они понимают друг друга. Даже если беседа выглядит так:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«— Выстребаны обстряхнутся, — говорил он, — и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам. Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень.

Это наш примар…

Дон Рэба пощупал бритый подбородок.

— Студно туково, — задумчиво сказал он.

Вага пожал плечами.

— Таков наш примар. С нами габузиться для вашего оглода не сростно. По габарям?

— По габарям, — решительно сказал министр охраны короны.

— И пей круг, — произнес Вага, поднимаясь».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

(А. и Б. Стругацкие, «Трудно быть богом»).

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если представить себе, что язык — это насыщенный раствор, включающий в себя всю лексику, все культурные смыслы и исторические оттенки, известные носителям данного языка — то, следуя аналогии, можно представить, что текст вырастает из этого насыщенного раствора как кристалл — нечто замечательно красивое, осмысленное, с четко заданной формой. Мысль структурирует язык, форма создает смысл.

Всякое речевое высказывание существует только внутри контекста. И не одного, а, как правило, нескольких, вложенных один в другой, подобно матрешкам. Создавая текст, мы создаем формы — контексты. Чем больше таких структурных авторских контекстов внутри текста — тем больше в нем искусства, тем выше уровень мастера, создавшего текст.

Когда маленькие дети осваивают родную речь — они в первую очередь воспринимают именно конструкции, формы. И учатся их воспроизводить. Все эти детские «агуканья» и «гуления», первые звукоподражания (Собачка — «ав-ав», «авка», кошка — «киса», считалки «эне-бене-ряба…» т. д. и т. п.) — это формы, построенные на звуковых и морфологических аналогиях.

Созданием подобных речевых конструкций занимаются и взрослые — когда им необходим тайный или же сакральный язык. Шаманские магические глоссолалии, язык заговоров, воровские жаргоны — все эти явления обусловлены одним и тем же свойством мозга выстраивать смыслы по аналогиям, опираясь на речевые конструкции и контексты.

В этом и состоит метафорическое мышление — действие, неотъемлемое от мыслительного процесса и речевой практики.

Подобно тому, как ученые создают искусственные модели природных явлений, изучая их в лабораториях — так и исследователям литературной практики легче исследовать все тонкости предмета на искусственных примерах.

Приведенные выше образцы искусственных языков — это литературный приём, теорию которого разработали русские поэты и писатели начала 20 века. Называется он — заумь или заумный язык.

В отличие от обычного языка, в зауми на первое место выступает не конкретное значение сказанного, а как раз конструкции. Именно поэтому заумь — идеальный «подопытный» для изучения механизмов речи и текста.

Американский филолог Джеральд Янечек определил заумь как язык с неопределенными значениями.

В зависимости от уровня языковой структуры, на которой строится искусственная конструкция, он выделяет 4 вида зауми:

— фонетическая: сочетания букв не опознаются как осмысленные морфемы;

— морфологическая: осмысленные по отдельности корни, префиксы и суффиксы складываются в слова с неопределенным смыслом;

— синтаксическая: осмысленные, нормальные слова не складываются в осмысленное предложение, взаимоотношения между словами в предложении или словосочетании неопределенны;

— супрасинтаксическая: смысл формально правильного предложения, составленного из правильных слов, остается неясным.

Фонетической формой зауми много занимались русские поэты Давид Бурлюк, Велемир Хлебников, Алексей Кручёных, Василиск Гнедов.

Еще Михаил Ломоносов утверждал, что