Гурман - Александр Варго

— Не надо! — взмолился Артур. — Это ваш сын. Мы учили с ним стихи. Он очень талантливый.

Боков наотмашь ударил Малышева ногой. Тот покатился в сторону и задел коробку, стоявшую у кровати. Из нее высыпались кости. Крупные и мелкие. Тазовые, бедренные, крестцы, позвонки, ключицы, ребра.

— Из этого он зверюшек вытачивает?

Артур кивнул, шмыгая носом. Из его рассеченной губы текла кровь.

Виктор присел над медным кувшином.

— Это не мой сын.

— Ваш, — ответил Артур, вытирая кровь. — Поверьте. Это так.

— Я все равно убью его! — заорал Боков, замахнулся тесаком и тут же застыл.

Мальчик проснулся. На Виктора глядели широко распахнутые глаза ребенка. Большие, пронзительные, темно-зеленые, похожие на изумруды. Такие же, как у его отца и деда.

«Убей его. Это не твой ребенок. Он не знает тебя, а ты — его. Это существо не имеет будущего!» — вновь заговорил тихий голос.

Виктор поднял над головой тяжелый нож.

— Катя! — Гаучо затряс девушку за плечо.

— Дверь! — закричала она.

Ей показалось, что железная махина дрогнула под натиском Милы.

— Держи ее!

— Успокойся! Заткнись! — взъярился Гаучо. — Она давно ушла.

Катя потерла глаза.

Снаружи царила тишина.

— Открывай, — приказал байкер. — Потом снова запрешься. Я тут не останусь.

Катя протянула ему ключ, боясь представить себе, как будет находиться в этой камере одна.

— Помоги мне встать.

Катя выпрямилась, стараясь не задеть стрелу, торчавшую в животе Гаучо, и помогла ему подняться. После этого она потянулась к замку.

В коридоре послышались тихие шаркающие шаги, и ее рука замерла на полпути.

Кто это? Мила, Артур или Виктор?

— Открывай, — прошипел Гаучо, видя, что Катя замешкалась. — Мне надоело быть тараканом под ванной. — Его рука с силой сжала столовый нож, подобранный на полу.

Шаги прекратились. Кто-то стоял возле камеры и тяжело дышал.

Катя посмотрела на Гаучо. Его бескровное, осунувшееся лицо было преисполнено решимости. Она затолкнула в скважину ключ и начала мысленно молиться.

Тут раздался усталый голос Дантиста:

— Гаучо? Старик, ты тут?

Катя улыбнулась и заплакала.

— Мама.

Виктор, намеревающийся размозжить голову ребенка, вздрогнул.

— Где моя мама? — спросил мальчик.

«Он красив!» Эта мысль пронеслась в голове Виктора, как вихрь.

Парень действительно был необычайно хорош. Сейчас, когда проснулся, он был еще больше похож на отца. Рука Бокова предательски качнулась, пальцы разжались, нож упал на пол.

— Не удивляйтесь. — Артур грустно улыбнулся и сел на кровать. — И не ревнуйте. Для него она — мать.

Виктор поднял на руки кувшин с сыном. Он был необыкновенно тяжел. Глаза мальчика расширились от страха, губы скривились.

— Я хочу вытащить его отсюда, — сказал Виктор.

— Это невозможно. Здесь нет приспособлений для того, чтобы разрезать эту вазу, — возразил Артур.

— Веди меня в ту самую комнату, где нас держали. Там должно что-то быть! — рявкнул Виктор и схватил Малышева за шиворот.

— Дядя Витя…

— Пошел! — заорал Виктор, подгоняя старика пинками.

— Я просто хотел сказать…

— Вперед!

На то, чтобы вернуться в пыточную камеру, им понадобилось минут семь или чуть больше.

— Выслушайте меня, — канючил Артур, глядя, как Виктор в неистовстве носится по помещению, переворачивая все на своем пути. — Вы до смерти напугаете мальчика. Он привык только к ней, даже меня до сих пор стесняется.

Виктор наконец-то нашел то, что искал — зубило и большой молоток.

— Пошли. Не вздумай бежать! — бросил Виктор.

— Вы убили ее? — осмелившись, спросил Артур.

— Да. А потом прикончу тебя, — отчеканил Виктор. — Шевелись!

— Мне кажется, вы ошибаетесь. Она жива и все еще опасна. Я чувствую это.

Они направились обратно, но по дороге Артур отстал.

Виктор почувствовал неладное еще задолго до приближения к камере. Явственный запах гари витал в спертом воздухе подземелья. Боков убыстрил шаг. Его глаза разглядели на полу темные смазанные пятна. Словно тут кто-то полз.

Запах паленого стал сильнее. Виктор побежал, не чувствуя раненых ног, и ураганом влетел в камеру.

Она была там. Почерневшее, наполовину обугленное лысое чудовище. Лицо обожжено, тело голое. Вся одежда Милы превратилась в однородную черную кашу. От нее все еще курился едва различимый дым.

— Сережа, — проквакала она, приникнув к кувшину.

Мальчик горько плакал. Его клешни открывались и закрывались. Мила гладила их своей обожженной рукой, целовала и плакала.

— Уйди, — прохрипел Виктор, поднимая зубило.

— Мы уйдем вместе. Пусти нас. Пожалуйста. — Она перекатилась на бок и вцепилась в коляску. — Не забирай его у меня. Я всегда мечтала о ребенке.

— Мама! — закричал Сережа. — Не надо! Я боюсь!

Мила улыбнулась. Ее белые зубы страшно сверкнули на темном лице.

— Все хорошо. Мы будем вместе. Только ты и я, мой малыш. — Она стала толкать коляску перед собой.

Виктор не мог пошевелиться. Он хотел кинуться на это существо из ада, разорвать зубами черное от копоти горло, но беспомощно стоял как забытый, покрытый пылью манекен. Раздался стук. Виктор выронил молоток и зубило.

— Все будет хорошо, Сереженька, не плачь, — шептала Мила, продолжая ползти на карачках и толкать перед собой коляску.

У выхода она повернулась к Виктору и сказала:

— На все воля божья.

Сзади нее бесшумно возникла фигура Дантиста. Последовал короткий взмах, и в спину обожженной женщины вонзились вилы.

Глаза Милы округлились.

— Мама! — завизжал Сережа, вытягивая клешни.

Мила грузно осела на пол. Ее потрескавшиеся от жара руки судорожно обхватили кувшин с ребенком.

Дантист упер ботинок в голую спину сумасшедшей женщины, не без труда извлек вилы и воткнул их снова.

Ребенок надрывался от крика. Ослабленные пальцы женщины распрямились, выпустили клешни мальчика.

— Вот теперь точно все. — Дантист вытер лоб.

Его прищуренные глаза остановились на Викторе, который смотрел на мальчика, бьющегося в истерике.

— Кто это?