Орден Единства. Мастер кинжалов - Анастасия Евдокимова

двадцать минут мы стояли у лагеря бродяг, который уже был знаком мне. Я даже представить не могла, что мы притаимся именно здесь. Широкие деревянные ворота медленно отворились, а на наши лица упал тёплый свет от костра. Навстречу вышли Кэнор и Фирилл. Их уставшие лица заулыбались нам, руки приветливо махали и зазывали нас вовнутрь. Я облегчённо выдохнула и прикрыла глаза, чувствуя себя в безопасности. Я была дома, где мои друзья, где мне помогут, там, где моя семья. Дом — там, где тебя всегда ждут.

Глава 36 «Разбитые оковы»

Тёплое солнце заходило за горизонт, уступая место предвечерним сумеркам. Оно озаряло наши лица. Становилось прохладно и свежо. Лёгкий ветерок обдувал нас. Он развевал обрывки и клочки рваной и грязной одежды. Ева колыхались волосы, оставляя на губах привкус металла и мокрой земли.

Пэврен отпустил меня и разрешил идти дальше самостоятельно. Мы медленно вошли в лагерь, оглядывая уже знакомые лица. Фирилл и Кэнор встретили нас тёплыми объятиями.

— Вы сильно потрёпаны, — подметил Фирилл. — Что с вами произошло? Вас долго не было, — мы рассказали, что случилось за последнее время.

— Все спаслись? Никто не пострадал? — поинтересовалась я.

— Только Кэнор и Ламиат получили небольшие ссадины. Остальные в полном порядке. Тем более у нас достаточно лекарей.

— Что стало с Дарканой?

̶ Не знаю, — пожал плечами охотник. — Мы успели собраться вместе и телепортироваться сюда до того, как она достала нас своей электрической магией.

Я молча прошла вглубь лагеря. У центрального костра сидела Рэн. Я весьма удивилась, что она не отказалась оказать нам помощь. Я ускорила шаг, заметив, как искренне она улыбается мне, и обняла её своим обессилившим телом, почти навалившись на неё. Подруга придержала меня и начала гладить по волосам.

— Ну привет, заморыш, — шутливо сказала Рэн.

— Рэн… ― я выдохнула. — Как же я рада тебя видеть. Что ты здесь делаешь?

— Пэврен заявился в храм Отливов и Приливов, ― она усадила меня рядом и начала массировать мои ушибы и раны, проходя по этим местам своей самой сильной лекарственной магией. Моя кожа светилась изнутри сиреневым цветом. — Он объяснил старшим жрицам, что ему нужны самые лучшие лекари для крупного и серьёзного задания. Поэтому отправили меня и ещё несколько служительниц.

— Сколько лекарей у нас есть?

— Ну считай, ― Рэн задумалась, — помимо меня и других служителей храма есть ещё Эмили и члены Совета, — мы немного помолчали, а потом моя подруга продолжила: — Слушай, я не знала, что ты обзаведёшься таким красавчиком, — она подмигнула мне.

— Ты это о ком? — не понимала я.

— Ну, Ламиат. Он же твой парень?

— Как ты это поняла?

— Он тут такой разнос устроил. На дорогу вы должны были потратить не больше пары часов, а вас не было целый день. Он уже собирался идти за вами, но все его отговаривали.

Тогда я рассказала Рэн историю своей жизни после побега из храма. Она внимательно слушала, не перебивая, продолжая залечивать мне раны, а затем и отмывая грязную кожу мочалкой, смоченной тёплой водой. Также я рассказала ей и о причине нашего долгого отсутствия.

— А где все? Почему так тихо в лагере? — удивилась я.

— Большинство сейчас уже спит, подъём ранний. С самого утра начнём тренироваться.

— А где Ламиат? Он тоже уже отдыхает? — я понимала, что я должна поговорить с ним, расставить все точки в наших отношениях.

— Он ещё не спит, ему обрабатывают и перевязывают раны в самой дальней палатке справа, — она указала дорогу. Я молча поднялась и уже направилась к своему любимому, как Рэн добавила: — Спокойной ночи, Кана!

— Спокойной ночи! — кивнула я ей в ответ.

Я немного потопталась у палатки, собираясь с мыслями, а затем тихонько вошла. Ламиат сидел с обнажённым торсом на кушетке, откинувшись на спинку, с вытянутой рукой. Его загораживала дама средних лет в длинном изумрудном балахоне. Она обрабатывала раны на теле, руках и лице Ламиата. На его грудной клетке и плечах располагались несколько глубоких ран, на лице и шее были красные ссадины, краешек губ набух из-за синяка. Он шипел от боли и сжимал руки в кулаки, когда женщина промокала раны какой-то едко пахнущей жидкостью. Он не сразу обратил внимание, что кто-то вошёл. Но вскоре Лам увидел, что у входа терпеливо стою я, не смея даже потревожить его. Растрёпанная, в рваной одежде, в ссадинах и синяках, я всё же стояла перед ним, слегка улыбаясь краешком рта.

— Кана… ― Ламиат слегка приподнялся с кушетки, боясь спугнуть меня. Я сделала уверенный шаг к нему, дав понять, что он может оставаться на своём месте.

— Вы можете идти, дальше я сама, — обратилась я к служительнице. Наши взгляды встретились, и стало понятно, что она узнала меня.

— Это ты… — она обомлела и чуть не выронила из рук склянку со спиртом, но Ламиат ловко подхватил её.

— Не беспокойтесь, я помню, как обрабатывать раны и делать перевязки, — женщина без лишних слов оставила аптечку на тумбе, легко развернулась и направилась к выходу.

— Канойя, ― уже у выхода обратилась она ко мне, — я очень горжусь вами. Я уверена, у вас всё получится, — с этими словами она откланялась, не дожидаясь моей реакции.

Я подсела на край кушетки к Ламиату, взяв в руки вату и спиртовую настойку, и продолжила обрабатывать раны своему любимому. Он перестал чувствовать боль и лишь только смотрел на меня, зачёсывая мои растрепавшиеся волосы за уши. Мы молчали, не смея прерывать эту благоговейную тишину, наполненную чуткостью и искренностью.

— Откуда эти раны? — начала я наш разговор.

— От стражи. Не беспокойся, я в полном порядке. А вот откуда у тебя синяки?

— Ну… ― я не особо хотела вдаваться в подробности, но подумала: если я хочу и дальше строить доверительные отношения с Ламиатом, то должна рассказывать обо всём, — Даркана нашла моё слабое место, а потом побег от лучника. Это очень тяжело…

— Эй, ты можешь не рассказывать, если не хочешь, — он приподнял рукой мой подбородок, и наши взгляды наконец-то встретились. В его глазах читался страх вперемешку с беспокойством и нежностью, а мои готовы были излить весь поток солёных эмоций.

Лам, прости меня! Я наговорила тебе глупостей, заставила чувствовать себя ненужным и бесполезным… ― мой голос задрожал. Ламиат обхватил моё лицо двумя руками и притянул ближе к себе. Он боялся моих слёз, вернее он не хотел их видеть когда-либо. Самый ужасный звук — это дрожь в голосе родного человека, который вот-вот расплачется.

— Я никогда не