Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

«Родился я в 1895 г. детство мое до 1911 года протекало в деревне, жили очень бедно, я помню подчас голодали, подбовляли в хлеб сурогать и ходили собирать куски (нищенствовали). В 1911 г. я пошол в отход»{754}.

В автобиографических абзацах авторы очень настаивают на принадлежности к угнетенным при царском режиме, это словно бы дает им особые «права» в новом обществе. Представители национальных меньшинств Российской империи (но также и СССР) усиленно подчеркивают, что пострадали от дискриминации. Так, азербайджанец, ставший жертвой преследований в Армении, пишет следующее:

«Отец из трудящихся. Из-за политики армянской Дашнакцутюнов, мы были вынуждены эмигрировать из родины (с 1917 по 1920). После создания советской власти в Армении мы вернулись домой. С 1922 по 1929 г. бесперерывно работал в разных советских органах. С 1931 по 1934 г. работал народным судьей Базар Кичарского р-на…»{755}

Подобные оправдания имеют, конечно же, не только социальный или национальный, но и политический характер. Упоминание о принадлежности к большевистской партии или к ее сторонникам также постоянно встречается в письмах-разоблачениях: чуть более трети авторов изученных писем выставляют на первый план свое участие в структурах сталинской власти. «Революционный послужной список» также упоминается регулярно. Речь идет о давнишнем членстве в партии, об участии в политической борьбе до революции или об участии»в событиях 1905 и 1917 года. Как мы видели, многие напоминают о своем участии в забастовочном движении, а другие ограничиваются тем, чтобы описать себя: я — человек, «…с раннего детства чутко реагировавший на рутину произвола и бесправие старого режима»{756}.

Если рассказ о прошлой жизни ведется с целью показать близость к идеалам режима, описание жизни настоящей подчеркивает слабость пишущего и тем самым свою социальную незащищенность. «Сигнализируют» не элиты. Речь идет о простых коммунистах, рядовых членах партии или о людях, не занимающих высокие посты, они пишут жалобы на вышестоящее начальство. Среди сельских жителей — это колхозники или, довольно часто, — работники среднего звена (бухгалтеры и т. п.). Противоположные примеры не имеют документальных подтверждений: мы нашли всего одно заявление, написанное председателем колхоза{757}.[259]Между тем легко можно представить начальника, желающего по-быстрому избавиться от подчиненного, ставшего ему помехой. Но среди изученных нами писем таких случаев нет.

Вполне возможно, что автор жалобы мог занимать ответственный пост в прошлом (многие из пишущих — бывшие председатели сельсоветов, ответственные партийные работники или управленцы), но сигнал чаще всего бывает направлен после отстранения от должности. Эта характеристика, очень отчетливо прослеживающаяся в изученном корпусе текстов, позволяет еще раз подчеркнуть достаточно двусмысленный статус заявителя-доносчика в советском обществе. Очень точным определением для них было бы «угнетенная группа угнетающего класса»[260]. Многие разоблачители чувствуют, что не могут дальше продвигаться по карьерной лестнице и испытывают горечь по этому поводу:

«Только, только начинаешь оправляться материально как наступает беда. Нет ни денег, ни своей квартиры и неопределенность положения без работы.

Наш вождь и учитель т. СТАЛИН сказал “жить товарищи стало легче, жить стало веселее” Эта характеристика дана гениальным человеком, вождем революции. Она бесспорно верна. Это положение мы приветствуем»{758}

О несчастьях и жизненных трудностях никогда не говорится открытым текстом, и, во всяком случае, в них никогда не упрекают действующую власть. Однако отчаянное положение авторов отдельных писем совершенно очевидно. Донос на соседку, которая ворует на работе еду, столь же красноречиво говорит о голоде, как и демонстрирует возмущение незаконными действиями{759}:

«Батенко намеренно хвалилась передо мною — вызывая меня на эксцессы, как много им дают всего в распреде, подносила жирного гуся — показывая его и говорила: вот каких гусей мы получаем, а завтра будут давать индюков, хвалилась какое жирное молоко она получает, как много сметаны, из которой она делает масло.

Хвалилась намеренно передо мной, зная что я с детьми и теткой сижу на одной похлебке и куске ржаного хлеба, стараясь вызвать во мне раздражение и недовольство, которого я ей однако никогда не высказывала.

Питались они всю зиму действительно так как мало людей питалось и в до-военное время пекли то и дело белые пироги и булки — жарили пирожки делали бесконечные пельмени».

В этих письмах видны неустроенность и непрочность жизни, проблемы, с которыми советским людям приходилось сталкиваться в повседневном быту. Неурядицы со всей силой обрушиваются на авторов писем. Так, речь постоянно идет о жалких жилищных условиях: отсутствие отопления, недоделанные, слишком тесные или в аварийном состоянии квартиры — вот то, с чем доносители неизбежно сталкиваются каждый день.

В этом смысле они — те, кому официальные речи дают основание надеяться на лучшее, кто в полной мере является символом изможденного общества. Обиженные в своем стремлении к большей власти, к более «веселой» жизни, они прибегают к средствам косвенного насилия, чтобы дать выражение своему недовольству.

Ограничиться сведениями об авторах, содержащимися в самих письмах, означало бы заведомо исказить наше исследование. Слишком часто их цель — придать веса просьбе. Отчеты о расследованиях порой содержат информацию о жалобщике и тем самым позволяют нам дополнить наше знание. Кроме этого, руководители бюро жалоб и других инстанций приема сигналов ведут статистику по авторам полученных писем. На основании этой статистики, когда-то более детальной, когда-то менее, не всегда возможно делать достоверные выводы. С сельском районе, таком как Починковский, совершенно не удивляет, что 65% жалующихся — крестьяне. Эта категория, которая включает в себя лиц разного статуса (колхозников или частников), не расписана подробно в статистических данных, представленных в 1932 году{760}. Тем не менее такие цифры, как правило, представляют большую ценность и весьма удачно позволяют дополнить предыдущие.

Прежде всего важно подчеркнуть, что доносительство является, по-видимому, повсеместно распространенным явлением. Во всяком случае, по-настоящему «белых пятен» доносительства не существует. С точки зрения географии, доносы пишут во всех регионах СССР. Архивы «Крестьянской газеты» систематизированы по месту происхождения жалоб. Письма приходили не только из РСФСР, но и из всех республик Союза. На областном уровне источниками сигналов являются все районы Саратовской и Нижегородской областей. Спектр социальной принадлежности доносителей, таким образом, шире, чем это может показаться на основании их автопортретов: от простых, почти неграмотных крестьян и рабочих[261]до писателей[262].