Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

23 июня. Понедельник. Более двух недель не раскрывал своего дневника. Не было ничего примечательного ни в политических делах, ни в личной моей обстановке. День проходил за днем; ездил я с докладами в Царское Село, раза два оставался там к обеду. Правда, дипломатическая переписка за это время продолжалась с прежнею интенсивностью; даже стала плодовитее за последние два месяца; но в существе дела мало подвинулась вперед. Берлинская конференция окончилась благополучно: новая граница Греции определена единогласным приговором шести держав; но никто не доверяет осуществлению этого решения европейского ареопага. Порта открыто, с некоторым нахальством, протестует против этого решения и заявляет заранее, что воспротивится ему даже силою оружия. Неужели снова Европа стерпит такой позор?

Когда же князь Лобанов в своей беседе с Гренвилем выразил лично мнение о необходимости поддержания Европы не только морской демонстрацией, но десантом силою не менее 20 тысяч человек, то одно это личное мнение его уже произвело повсюду переполох. Берлинская конференция открыла Европе неожиданный для нее факт: Россия не только не относится враждебно к Греции, но, напротив, покровительствует ей искреннее и настоятельнее, чем державы, которые до сего принимали на себя официальную роль покровительниц.

Сегодня государь ездил в Кронштадт смотреть суда, отправляющиеся в Тихий океан. Смотр этот был назначен еще в прошлую пятницу; но был отложен по случаю зубной боли у государя. Крейсер «Добровольного флота» «Россия» с войсками, назначенными для образования в Приморской области стрелковой бригады, не мог дожидаться долее и отплыл по назначению. На смотру же сегодня были только крейсер «Европа» и клипера «Пластун» и «Стрелок». Начальником всей эскадры, собирающейся в Тихом океане, назначен адмирал Лесовский, который вместе с тем увольняется от должности управляющего Морским министерством.

Кроме русских судов, государь посетил стоявшие на Кронштадтском рейде иностранные военные суда – итальянское и шведское. Так как осмотр флота кончился довольно рано, то я предложил государю посетить один из вновь отстроенных фортов; тот, которого его величество еще не видел в оконченном виде, – форт № 3, или Башенный. Государь, обойдя форт, обратился ко мне и приказал назвать этот форт моим именем.

27 июня. Пятница. Вчера после доклада я остался в Царском Селе к обеду. Опять стол был накрыт на террасе между дворцом и Камероновской галереей. Приглашены были княгиня Барятинская с дочерью, Грейг и граф Адлерберг.

Сегодня ездил в Красное Село, потому что ровно в полдень прибыл государь из Царского Села. После лагерного развода в Преображенском полку был объезд всего лагеря; затем я завтракал у государя, заехал к дочери моей Гершельман и возвратился к обеду в Петербург. Погода жаркая; порядочно устал.

28 июня. Суббота. После доклада в Царском Селе ездил я в Павловск, где было назначено, под председательством великого князя Константина Николаевича, совещание о том, какая инструкция должна быть дана генерал-адъютанту Лесовскому, начальнику русской эскадры в Тихом океане. В совещании приняли участие, кроме меня, Гирс, Бютцов, Лесовский и вновь назначенный управляющим Морским министерством адмирал Пещуров. На обсуждение предложен был вопрос: какой образ действий может быть допустим для нашей эскадры в случае разрыва с Китаем против китайских берегов и портов – при условии нанесения наименьшего ущерба европейским интересам в тех морях? Исходным пунктом служило заявление Гирса о разговоре, который он уже имел по этому предмету с лордом Дефферином. Прочитано было мнение нашего специалиста по международному праву Мартенса. Вопрос настолько выяснился, что не оказалось разномыслия и положено составить записку совместными силами министерств иностранных дел и морского.

По последним сведениям, полученным из Китая, можно полагать, что настроение тамошнего правительства становится менее воинственным. Есть известия, будто бы Чун Хоу, приговоренный к смертной казни, помилован, как бы в угоду России[87]. Кояндер[88] пишет от первых чисел мая, что английский посланник применяет все старания, чтобы отклонить китайцев от войны, и для того запугивает их. Можно надеяться, что когда китайцы увидят развитие наших сил на море и на сухом пути, воинственный их пыл несколько укротится. Тем не менее принимаемые нами меры должны приводиться в исполнение энергично.

В Константинополе положение дел не обещает ничего хорошего. Порта хитрит и, видя в первый раз единодушное действие Европы, выразившееся в коллективной ноте, пытается теперь задабривать и Россию, и Англию, чтобы войти в отдельные с ними договоры и расстроить единство европейской политики. Султану пришла еще более странная мысль: не решаясь казнить убийцу подполковника Куммерау и получив несколько уже отказов от русского императора на просьбу о помиловании преступника, султан вздумал теперь просить, чтобы этого фанатика отправить в Россию и там снова подвергнуть врачебной экспертизе. Само собой разумеется, что предложение это отвергнуто.

В последние дни прочел я статью, помещенную в двух книжках французского ежемесячного издания «La nouvelle revue» под заглавием «La guerre russo-turque». Статья эта возбуждает много толков своим тенденциозным содержанием: это панегирик великому князю Николаю Николаевичу, написанный как будто под его диктовку. Чтобы выставить его великим полководцем, вся вина неудач в последнюю войну сваливается на государя, Военное министерство, князя Горчакова. Приводятся такие подробности, которые не могли быть никому известны иначе, как из рассказов самого великого князя, например – разговоры его с государем. Но все эти факты извращены и [тенденциозно] перетолкованы. Я нашел статью до такой степени возмутительной, что намерен, если только буду иметь небольшой досуг, набросать кое-какие материалы для составления опровержения.

1 июля. Вторник. Вчера в Петропавловском соборе была панихида по случаю сорокового дня после кончины императрицы, а сегодня в Красном Селе праздновалось 50-летие со времени зачисления государя в Кавалергардский полк. Наличные и прежние кавалергарды поднесли государю серебряную статуэтку императрицы Александры Федоровны. Блестящий праздник будет стоить немало и, вероятно, для многих из офицеров окажется не по карману. Я не мог воздержаться от выражения перед великим князем Николаем Николаевичем сожаления о том, что в гвардии так пренебрегают не раз повторенными приказами по военному ведомству о воспрещении всяких подписок и складчин между офицерами. Но замечания эти ни к чему не ведут; мне всегда отвечают одно: да, это правда, но ведь государь любит это.

8 июля. Вторник. Сегодня после доклада остался в Царском Селе по случаю приглашения к обеду. За столом были великий князь Алексей Александрович (только что возвратившийся из поездки в Лондон и Штутгарт), граф Лорис-Меликов, Гирс и я. Прочие наличные члены царской семьи (великие князья Сергей и Павел и герцогиня Эдинбургская) заключены в карантин по случаю кори; но дети герцогини всё время бегали и играли вокруг обеденного стола. Главным предметом разговора было прискорбное известие об убийстве вблизи от Филиппополя госпожи Скобелевой, матери нашего героя. Прискорбно в особенности, что убийцами оказываются, как пишут, черногорцы под предводительством русского офицера подпоручика Узатиса, который прежде служил в саперах, отличался храбростью в последнюю кампанию, был под особенным покровительством генерала Скобелева и награжден орденом Святого Георгия. По окончании войны он поступил на службу в Восточной Румелии в звании инженер-капитана. Когда убийцы были схвачены, Узатис тут же застрелился. Непонятно, что побудило русского офицера к такому гнусному преступлению. Надобно выждать результата расследования.