Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

мобилизации. В частности, чиновники из Московской области настоятельно просили Комитет сократить число крестьян, которых требовалось мобилизовать на добычу торфа согласно последнему наряду – более 13 000 человек[871]. Потеря рабочей силы наносила колхозам непоправимый урон: более 60 % людей, мобилизованных в 1944 году, происходили из сельской местности, а временная мобилизация более чем 400 000 крестьян с телегами и лошадьми еще больше подрывала способность колхозов выполнять план сельскохозяйственных работ[872]. Тем не менее колхозам пришлось уступить крестьян, телеги и лошадей. В обмен Комитет прислал в колхозы более 3,3 миллиона людей, в основном учащихся начальных школ, для помощи с посевом весной и сбором урожая осенью[873]. От сельской администрации по всей стране поступали бесчисленные просьбы освободить их от мобилизации, но Шверник раз за разом отказывал. Он полагал, что нельзя ставить локальные сельскохозяйственные интересы выше национальных интересов обороны[874].

В августе 1944 года у Наркомата обороны не осталось в запасе рабочей силы для промышленности и строительства. К тому времени любой мужчина, признанный негодным к военной службе, вряд ли был способен и к физическому труду. Промышленные наркоматы начали отказываться от присылаемых им людей, слишком больных или слабых для работы. Особенно часто жаловался на дефицит рабочей силы Наркомат угольной промышленности. Когда освободили Ростовскую область, шахты расчистили от шлака, и теперь под землей требовались рабочие. Председатель военного совета на Северном Кавказе, которому поручили набрать мужчин призывного возраста, написал и в Комитет, и в Совнарком, объяснив, что у него нет людей для работы на шахтах. Наркомат обороны уже послал 1800 человек на шахты в Ростове, но директора шахт объявили, что трудоспособны из них только тридцать восемь. Глава военного совета с раздражением заметил, что наркоматы требуют «совершенно здоровых» мужчин, но эта категория находится на фронте[875]. Секретарь ростовского бюро Комитета подтвердил и без того уже известный всем факт: медкомиссия показала, что ни один из мобилизованных на ростовские шахты не годится в шахтеры[876]. Но Комитет продолжал настаивать, что наряд по мобилизации на шахты надо выполнить. Он отказывался слушать аргументы северокавказского военного совета, собственного бюро в Ростове и врачей. Погребной написал секретарю ЦК Маленкову, прося его поддержать решение Комитета. Погребной решительно заявил, что перед Комитетом стоит масштабная задача по мобилизации в Ростов[877]. В декабре 1944 года председатель северокавказского военного совета снова попросил сократить количество человек, указанное в распоряжении о мобилизации, пояснив, что недобор по его району превысил 250 000 человек. Он заявил, что более 45 000 человек в месяц мобилизовать невозможно. Даже если бы военный совет больше не получал запросов на рабочую силу, он не смог бы выполнить уже присланные наряды к маю 1945 года[878].

Руководители среднеазиатских республик тоже вскоре начали возражать против мобилизации. В октябре 1943 года ГКО приостановил мобилизацию уроженцев Средней Азии за пределы их республик, но мобилизации меньшего масштаба продолжались и в 1944 году. На тех, кого уже мобилизовали, новый порядок не распространялся, хотя некоторые среднеазиатские рабочие возвращались домой из‐за подорванного здоровья. В 1944 году Совнарком отдал приказ о демобилизации основной массы жителей среднеазиатских республик, все еще работающих в других регионах, но многие по-прежнему оставались на рабочем месте[879]. В апреле 1944 года группа из двадцати пяти узбекских и таджикских рабочих, впервые мобилизованных в начале 1943 года на железнодорожно-машиностроительный завод в Ивановской области, попросила разрешения вернуться домой, указав, что 20 % исходного количества мобилизованных умерло[880]. Множество просьб такого рода получали и казахские чиновники. В августе Николай Скворцов, возглавлявший Коммунистическую партию Казахстана, и Нуртас Ундасынов, председатель СНК Казахской ССР, написали совместное обращение к Маленкову. По их словам, с 1942 года Наркомат обороны мобилизовал более 87 000 жителей Казахстана для работы на промышленных предприятиях за пределами республики, в большинстве своем мужчин, признанных непригодными к службе в армии. Их отправили на заводы в Сибири и на Урале, где они выполняли самую тяжелую неквалифицированную работу. Ничего нового в этих сведениях не было. Однако Скворцов и Ундасынов обратились к Маленкову с просьбой, на которую никто до них не решался: вернуть казахов в родную республику[881]. Многие представители областной и республиканской администрации просили высшие органы власти сократить количество мобилизуемых, позволить им оставить людей на местах и отменить невыполненные наряды. Тем не менее авторы этих просьб все же признавали за Комитетом, ГКО и Совнаркомом право мобилизовать и перемещать миллионы людей. Письмо Скворцова и Ундасынова стало первым случаем, когда руководство республики осмелилось попросить ЦК вернуть ее жителей на территорию региона.

Скворцов и Ундасынов сопроводили письмо пространным отчетом, где подробно изложили результаты собственных расследований в восточных промышленных областях. Выявленные ими факты на тот момент уже были всем хорошо знакомы: большинство мобилизованных не могли заниматься тяжелым физическим трудом, и многих уже отправили обратно по болезни или из‐за истощения. Предприятия были плохо подготовлены к тому, чтобы предоставить им жилье, одевать и кормить их, что привело к массовому бегству, болезням, истощению и высокой смертности. Местные партийные организации и директора заводов относились к казахам бесчеловечно. Партия не выделила активистов, которые бы могли говорить с рабочими, читать им вслух газеты или снабжать их информацией на родном языке. Рабочие-казахи, лишенные возможности общения и затерянные среди враждебных к ним людей, впадали в страшное уныние, к тому же многие в результате несчастных случаев на работе потеряли руку или ногу, а иные погибли. Многим не удавалось выполнять нормы, поэтому платили им мало и нерегулярно. Некоторые вынуждены были продавать хлебные карточки, чтобы заплатить за обед в столовой. Казахи, привыкшие к рациону, основанному на мясе и рисе, недоедали, а порой и умирали от голода. Попытки обеспечить им особое питание провалились. Вероятно, еще больше терзаний рабочим приносило издевательское отношение подавляющего большинства населения. В трамвае и на улице на них смотрели как на «бабаев», будто они не люди. Более того, отношение к ним не менялось. Небольшие группы эвакуированных уже отправляли домой, поэтому настало время вернуться и казахским рабочим[882].

Удовлетворить эту просьбу отказались. Четыре месяца спустя, в декабре 1944 года, ЦК ответил, что за исключением тех, кто старше пятидесяти лет или болен, отправлять казахов домой нецелесообразно. Зато согласился, что необходимо улучшить условия, – обещание, в прошлом давшее мало конкретных результатов[883]. Уже в июле 1945 года, через два месяца после окончания войны, руководители республик по-прежнему просили вернуть им рабочих. Д. З. Протопопов, первый секретарь Коммунистической партии Таджикистана, написал Маленкову с просьбой