Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

только по месту жительства. Военкоматы, ГУТР и Комитет черпали рабочую силу на Крайнем Севере и в Средней Азии, среди оленеводов и кочевников, в колхозах и глухих деревнях. В 1942 году лишь 23 % мобилизованных набрали в сельских районах, но к концу 1944 года их доля выросла до 62 %[897]. После освобождения оккупированных территорий сотни тысяч выживших мобилизовали для работы на промышленных предприятиях на востоке и восстановления разрушенных городов на западе. Мобилизация и текучесть кадров были тесно взаимосвязаны: неспособность руководства предприятий создать рабочим нормальные условия заставляла многих бежать, что, в свою очередь, порождало новый спрос на трудовые ресурсы.

Комитет превратился в машину нескончаемой мобилизации, перед которой стояла задача найти новые трудовые резервы, чтобы восполнить потерю бежавших, заболевших и умерших. Но ресурсы эти не были неистощимыми. Неспособность областей и республик удовлетворить запросы Комитета выливалась в массовые недоборы. Чиновники на местах постоянно занимались мобилизацией, но люди, отправленные ими на предприятия, все чаще оказывались слишком старыми, слишком юными, слишком больными или слишком слабыми для работы. Тяжелое положение рабочих из среднеазиатских республик и выпускников ремесленных училищ – только крайние случаи, отражающие лишения, с которыми столкнулись рабочие всех национальностей и возрастов. Мобилизация в стране зашла в тупик: все трудоспособные граждане были заняты либо в промышленности, либо в сельском хозяйстве, а то и в обеих сферах.

Комитет играл роль своего рода deus ex machina, вкладывая огромные усилия в решение самой, вероятно, трудной военной задачи: обеспечить Красную армию всем для победы над нацистами. Государство обладало возможностью призвать миллионы, разослать распоряжения о массовой мобилизации по областям и республикам, отправить людей туда, где в них особенно нуждались. Мобилизованных граждан не просили выполнить ту или иную работу, а, как солдат, призывали и отправляли эшелонами, так что от них не зависело, куда их пошлют и какое задание дадут. В тяжелейших условиях они брались за работу, отправляли на фронт танки и вооружение, восстанавливали разрушенные города. Но даже «всесильный» Комитет оказался не в состоянии контролировать трудовые ресурсы. Хотя большинство мобилизованных рабочих оставались на своем месте, бежавших и уклонившихся от мобилизации было столько, что суды не справлялись с рассмотрением их дел. Мощное государство совершило невероятный рывок, но в конце концов натолкнулось на препятствие, которое не устранить приказами и увещеваниями: пределы того, что способны вынести обыкновенные люди, зачастую всего лишь дети.

Глава 7

Ограниченное принуждение: трудовое законодательство военного времени

Возврат ушедших самовольно из числа городской молодежи затрудняется в виду отказа прокуратуры оказать содействие в возврате их. Так, например, привлекать к ответственности подростков, оставивших учебу и поступивших на завод, прокуратура, как правило, отказывается.

Сотрудник московского отделения Главного управления трудовых резервов, декабрь 1942 года[898]

Давай, Фрося, тикай с завода, здесь все условия будут созданы.

Женщина, убеждающая другую бежать[899]

В июле 1940 года правовой статус советских трудящихся кардинально изменился. Если раньше они имели право в любое время сменить работу, то теперь как отсутствие без уважительной причины, так и самовольная смена места работы считались уголовным преступлением. В декабре 1941 года, через шесть месяцев после начала войны, наказания ужесточились: работников оборонной промышленности и смежных с ней отраслей, оставивших работу, клеймили как «трудовых дезертиров» и приговаривали к длительным тюремным срокам. Рабочие, как и солдаты, вскоре стали подлежать обязательной мобилизации; их судил военный трибунал. Государство осуществило полную милитаризацию труда. В 1941–1945 годах более семи миллионов работников признали виновными в самовольном отсутствии или оставлении рабочего места. Но и у принуждения были свои пределы. Несмотря на драконовские меры, миллионы учащихся ФЗО и рабочих бросали вызов закону и бежали из училищ и с предприятий, куда их мобилизовали. Бежать рабочих побуждали ужасающие условия труда и жизни, а многие органы власти проявляли неспособность или нежелание применять закон, снижая риск наказания. Хотя за годы войны к лагерным срокам приговорили почти миллион работников оборонной промышленности, это лишь чуть более половины всех, кто бежал с работы, а из тех, кого признали виновным и осудили, государство смогло арестовать и отправить в места заключения только 40 %. Тем, кто на момент окончания войны еще отбывал срок, в июле 1945 года объявили амнистию[900].

Текучесть кадров была проклятием советской промышленности еще с введения пятилеток. Головокружительная скорость индустриализации вскоре истощила значительный контингент безработных в городах и привела к острой нехватке рабочей силы. Миллионы крестьян, стремившихся вырваться из обнищавших колхозов, покидали деревню, чтобы найти работу на стройке или заводе. Вакансий хватало всем, но переселенцам и рабочим старшего поколения приходилось привыкать к жизни в тесноте, резкому сокращению зарплаты и возрастающей скорости работы. У рабочих было несколько способов исправить нанесенную им обиду. Стачки происходили не так уж редко, но продолжались, как правило, недолго и все чаще подавлялись государством. Рабочим, лишенным возможности коллективного действия, приходилось искать решений лично для себя: не подчиняться приказам, работать спустя рукава или самовольно уходить. Для многих наиболее эффективное средство изменить быт или условия труда к лучшему заключалось в том, чтобы сменить работу или переехать в другой город. На заводах, шахтах, стройках началась постоянная смена кадров: в годы первой пятилетки (1928–1932) руководители предприятий обновляли весь штат каждые восемь или девять месяцев. К середине 1930‐х годов текучесть кадров снизилась, но и к концу десятилетия рабочие раз в двенадцать – пятнадцать месяцев переходили на новое место, а нестабильность рабочей силы оставалась серьезным препятствием для промышленного производства[901].

Все эти годы государством реагировало относительно мягко. Несмотря на гневные тирады в адрес тех, кто не являлся на работу или переходил с места на место, как в законодательстве, так и на практике существовала четкая граница между трудом вольнонаемных и трудом заключенных. Отсутствие на рабочем месте и смена работы грозили денежными взысканиями и наталкивались на бюрократические препятствия, но рабочие сохраняли право менять место работы[902]. В июне 1940 года их лишили этого права, а в декабре 1941‐го подвергли еще более жестким ограничениям. Граница между трудом свободных рабочих и заключенных стиралась. Рабочие не находились под арестом, но были прикованы к месту работы.

Жесткие законы военного времени призваны были устранить производственные проблемы, связанные с высоким коэффициентом текучести кадров. Но, невзирая на всю суровость принятых мер, им не удалось обуздать подвижность рабочей силы. Утечка происходила на каждом этапе процесса набора, мобилизации и попыток удержать рабочих. В 1943 году Комитет выполнил лишь 64,5 % плана по мобилизации