Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

частности, председатель Новосибирского горсовета в ноябре 1943 года заключил сделку с директором местной текстильной фабрики, договорившись, что тот будет присылать ему пять метров ткани в обмен на каждого рабочего, отправленного советом на фабрику, и еще десять метров выдавать рабочему в качестве поощрения. Учитывая страшный дефицит материи, сделка была выгодна всем участникам. В нее оказался замешан даже нарком текстильной промышленности – он обещал снабдить директора фабрики необходимой материей. Шверник, проведавший об этих махинациях, немедленно известил председателя горсовета, что мена государственного имущества приравнивается к краже, и обратился к Прокурору СССР с просьбой предъявить ему обвинение в незаконной мобилизации и разбазаривании запасов[837]. Но невзирая на то, что Комитет проницательно разоблачал тайные маневры, направленные на получение рабочей силы, руководители и чиновники, стремясь его перехитрить, все чаще прибегали к новым уловкам[838].

Трудовые резервы таяли, а борьба за рабочую силу только разгоралась, поэтому Комитет и Наркомат обороны в конце концов поставили ГКО в известность о возникших затруднениях. В феврале 1943 года Шверник и Щаденко сообща отправили в ГКО письмо с просьбой временно приостановить выпуск приказов о мобилизации мужчин призывного возраста из Средней Азии. Прежние приказы так и остались невыполненными, и новые поставили бы республики в еще более затруднительное положение[839]. В угольной и торфяной промышленности критически недоставало рабочих, но из 50 000 мужчин призывного возраста, обещанных Наркомуглю среднеазиатскими республиками, прибыли только 21 000 человек[840]. В сентябре во многих областях, включая недавно освобожденные территории, началась новая мобилизации для работы на угольных предприятиях, но и она не достигла цели, так что Комитет обрушил на областные советы шквал телеграмм, где распекал их за промахи[841]. Такие же затруднения с мобилизацией наблюдались и в торфяной промышленности. Работавшие на болотах часто получали травмы и жили в крайне тяжелых условиях. К марту 1943 года все еще не удалось выполнить январское распоряжение о мобилизации рабочих для торфяной промышленности, как, впрочем, и два предшествующих приказа. Работники Ивановского совета разослали 10 030 повесток, но на сборные пункты пришло только 2000 человек; советы Горьковской и Кировской областей даже не стали сообщать об их количестве[842]. Пытаясь заставить работников местных советов исполнять свои обязательства, Шверник отправил к ним партийных активистов, чтобы те помогли набрать людей. Несмотря на приложенные усилия, мобилизовать людей для работы в торфяной промышленности удалось только в октябре, когда сотрудникам местных бюро, набравшим нужное количество рабочих, обещали крупное денежное вознаграждение[843]. К концу марта потребность в топливе так обострилась, что более 215 000 человек получили указание уйти с заводов на добычу торфа. Но и эта чрезвычайная мера не дала нужного количества. По повесткам явились только 144 700 человек, а на торфяники прибыли всего 56 000 из них[844]. Невзирая на специальные комиссии, созданные партийными активистами в каждой области, чтобы помочь со сборами, последующие попытки мобилизации тоже провалились. Топливный кризис нарастал, но мобилизация и здесь не давала ожидаемых результатов[845].

На протяжении всего лета 1943 года наблюдался значительный разрыв между числом, обозначенным в приказах о мобилизации, и тем, сколько людей в реальности добиралось до пункта назначения. В июне на пороховые заводы предполагалось мобилизовать 2450 человек, но прибыло только 227 рабочих. В Горьком на оборонный завод № 222 мобилизовали 200 человек, но только 46 из них приступили к работе[846]. Каждый месяц к недобору добавлялись новые приказы о мобилизации. В мае 1943 года почти 180 000 человек по всей стране получили повестки, хотя до завершения апрельского набора не хватало еще 108 000 человек. В июне задолженности продолжали расти. В совокупности по апрельским и майским приказам наряду с новыми, полученными в июне, следовало набрать почти 286 000 человек, из которых на практике удалось мобилизовать 117 000 человек. Коротко говоря, в июне наркоматы по-прежнему ждали рабочих, которые должны были приехать в апреле и мае. В июле новые приказы о мобилизации увеличили недобор еще на сотни тысяч человек. К тому времени в наркоматах уже не знали, сколько людей должно было приехать, сколько ожидается и когда. Из-за того, что нигде не получалось набрать нужного количества рабочих, многие из тех, кого уже внесли в списки по так и не исполненным приказам, вовсе избежали мобилизации[847].

К январю 1944 года недобор по предшествующим этапам мобилизации в некоторых отраслях превысил количество намеченных на следующие этапы. Машиностроительные заводы, например, ожидали 4800 рабочих, запрошенных в прошлые месяцы, когда Комитет распорядился прислать еще 2800 человек[848]. Так же обстояло дело и на электростанциях[849]. Естественно, задолженности приводили к неразберихе в областях. Местные чиновники почти безостановочно занимались мобилизацией, но какие рабочие подпадали под какие приказы? Этого уже никто не знал.

В ноябре 1943 года Комитет с невероятной скоростью жонглировал цифрами, наращивая задолженности и вместе с тем отдавая новые распоряжения. Из 3 700 400 человек, мобилизованных в 1943 году, более полутора миллионов предполагалось мобилизовать всего за два месяца – октябрь и ноябрь. Однако отставание достигло вопиющих масштабов. В середине ноября по предшествующим приказам оставалось набрать еще 1,6 миллиона человек. Областные советы и обкомы партии отвечали, что поставленные задачи невозможно выполнить к назначенному сроку. Комитет просто продлил сроки, и в результате по меньшей мере 588 000 человек, которых предполагалось мобилизовать на более ранних этапах, пытались набрать уже в первом квартале 1944 года. Количество людей, прибывавших на то или иное предприятие, не имело никакого отношения к исходным цифрам. Система вышла из-под контроля.

Уже и в самом Комитете понимали, что мобилизовать больше некого ни в деревне, ни в городе. Все, кто был способен выполнять хоть какую-то работу (причем многие из них утратили трудоспособность), уже работали – на заводах, лесозаготовках, торфяниках, шахтах либо в колхозах и совхозах. Дети или ходили в школу, или поступали в ФЗО. Работали мужчины, непригодные к службе в армии, работали матери маленьких детей. Шверник открыто признал, что незанятых людей не осталось. Он написал В. М. Молотову: «Прошу Вас ограничить вынесение новых заданий по мобилизации рабочей силы, а в случае острой необходимости в дополнительной рабочей силе отдельных предприятий разрешать Комитету по учету и распределению рабочей силы совместно с соответствующими наркоматами удовлетворять эти предприятия рабочей силой за счет перераспределения рабочих по уже выданным нарядам для этого наркомата»[850]. По его мнению, основная функция Комитета теперь должна была состоять в перемещении рабочих из одной отрасли в другую. Он не мог взять рабочую силу из воздуха. Но Совнарком и ГКО продолжали