Коглин - Деннис Лихэйн

поднялись на ноги. Вместе с Маккенной к ним подскочили двое патрульных и оттащили их к машине.

— Вполне натурально получилось, как по-твоему? — осведомился Маккенна.

Гамильтон потер лоб:

— У меня кровь идет, сукин ты сын.

— Я старался не бить в лицо, — заметил Дэнни.

Гамильтон сплюнул на мостовую кровь:

— Да я тебе порву…

Дэнни навис над ним:

— Я могу тебя прямо отсюда отправить в больницу, черт дери. Хочешь, бандюга?

— Эй, почему это он думает, что может со мной так разговаривать?

— Потому что имеет право. — Маккенна похлопал их по плечам. — По местам, джентльмены.

— Я не шучу, — произнес Дэнни. — Как, хочешь со мной схватиться?

Гамильтон отвел взгляд:

— Я так просто сказал.

— Ты так просто сказал, — повторил Дэнни.

— Господа, — призвал Маккенна.

Дэнни и Джерри положили руки на капот патрульной машины, и Маккенна торжественно их обыскал.

— Бред, — шепнул Дэнни. — Они поймут, что дело нечисто.

— Ерунда, — возразил Маккенна. — Позор вам, о маловеры.

Маккенна надел на них расстегнутые наручники и затолкал на заднее сиденье машины. Сел за руль и повез их по Харрисон-авеню.

Гамильтон сказал:

— Знаешь чего? Если я хоть раз тебя встречу не по службе…

— Тогда что? — осведомился Дэнни. — Заплачешь о своей глупости?

Маккенна привез Дэнни к его конспиративной квартире в Роксбери, остановившись на обочине в полуквартале от здания.

— Как себя чувствуешь?

Честно говоря, Дэнни чувствовал, что ему хочется плакать. Не по какой-то определенной причине, а от общей, всепоглощающей усталости. Он потер лицо ладонями:

— Все в порядке.

— Ты своей стрельбой выбил потроха из террориста-макаронника всего четыре часа назад, а потом под чужим именем отправился на встречу с другим возможным террористом и…

— Черт дери, Эдди, они не…

— Что ты сказал?

— …не террористы, черт возьми. Они коммунисты. Они бы с удовольствием посмотрели, как правительство рушится. Согласен. Но они не бомбисты.

— Ты наивен, мой мальчик.

— Пусть так. — Дэнни потянулся к ручке дверцы.

— Дэн.

Маккенна положил ему руку на плечо.

Дэнни ждал.

— За эти два месяца от тебя требовали слишком многого, это верно, Господь свидетель. Но ты уже скоро, совсем скоро получишь свой золотой значок. И все будет замечательно.

Дэнни кивнул, чтобы Эдди отпустил его плечо. Эдди так и сделал.

— Не будет, — произнес Дэнни и вылез из машины.

На другой день в исповедальне храма, куда он никогда раньше не заходил, Дэнни встал на колени и перекрестился.

— От тебя пахнет спиртным, — заметил священник.

— Потому что я пил, отче. Я бы поделился, но бутылка осталась у меня в квартире.

— Ты пришел исповедаться, сын мой?

— Не знаю.

— Как ты можешь этого не знать? Либо ты грешил, либо нет.

— Вчера я стрелял в человека, и он умер. Возле церкви. Думаю, вы об этом уже слышали.

— Да, я слышал. Этот человек был террорист.

— Да. Я попал в него три раза. Пытался попасть пять, — уточнил Дэнни, — но два раза промазал. Вот в чем штука, отче… Вы ведь мне скажете, что я поступил правильно. Да?

— Лишь Господь…

— Тот человек хотел взорвать церковь.

— Ты поступил правильно.

— Но он мертв. Я стер его с лица земли. И я не могу избавиться от ощущения…

Последовало долгое молчание, оно казалось еще более долгим, потому что это была церковная тишина, здесь пахло ладаном и мылом, здесь все было обито толстым бархатом и темным деревом.

— От какого ощущения?

— Что мы, я и этот парень, которого я убил, мы с ним в одной лохани. Понимаете?

— Ты выражаешься туманно.

— Простите, — сказал Дэнни. — Я о большой лохани дерьма, черт побери. Ясно? И в ней…

— Выбирай выражения.

— …в ней не живут ни богатые, ни власть имущие, так ведь? Туда они скидывают все отбросы, о которых не желают думать. И суть в том…

— Ты в храме Божьем.

— …суть в том, отче… От нас требуется, чтобы мы вели себя как паиньки и просто уходили, когда надобность в нас отпадает. Принимали то, что они нам дают, пили это, ели это, ходили ради этого на лапках и повторяли: «Ммм, еще, пожалуйста. Спасибо». И знаете, отче, с меня хватит, черт дери.

— Сейчас же уходи.

— Ухожу. Вы со мной?

— Полагаю, тебе следует протрезветь.

— А я полагаю, что вам следует вылезти из этого мавзолея и увидеть, как на самом деле живет ваша паства. Вы давно это делали, отче?

— Я…

— Хоть когда-нибудь делали?

— Садитесь, пожалуйста, — произнес Луис Фраина.

Было едва за полночь. С инсценировки покушения прошло три дня. Около одиннадцати Петр Главяк позвонил Дэнни и назвал ему адрес одной пекарни в Маттапане. Когда Дэнни прибыл, он вышел из машины и махнул рукой, указывая в переулок между пекарней и портновским ателье. Дэнни двинулся за ним; они обогнули дом, вошли в него с заднего хода и вскоре попали в складское помещение. Луис Фраина ждал их, сидя в деревянном кресле; напротив стояло точно такое же.

Дэнни сел, оказавшись настолько близко к этому невысокому темноглазому человеку, что мог бы протянуть руку и коснуться его аккуратно подстриженной бороды. Фраина не сводил глаз с лица Дэнни. Это были не сверкающие глаза фанатика. Это были скучающие глаза зверя, который давно привык, что за ним охотятся. Он скрестил ноги и откинулся в кресле.

— Расскажите мне, что случилось после того, как мы уехали.

Дэнни ткнул большим пальцем за спину:

— Я уже рассказал ему и Натану.

Фраина кивнул:

— Теперь расскажите мне.

— А кстати, где Натан?

Фраина повторил:

— Расскажите мне, что случилось. Кто был этот человек, который пытался меня убить?

— Я не узнал, как его зовут. Даже не говорил с ним.

— О да, судя по всему, он прямо-таки призрак.

Дэнни произнес:

— Я попытался выяснить. На нас сразу же напала полиция. Нас бросили в машину и отвезли в участок.

— В какой?

— На Роксбери-кроссинг.

— И по пути вы не обменялись с ним парой любезностей?

— Пробовал. Он отмалчивался. А потом фараон велел мне заткнуть поддувало.

— Так он и сказал? Заткнуть поддувало?

Дэнни кивнул:

— Грозился, что сам заткнет его своей дубинкой.

Глаза Фраины блеснули.

— Яркая картина.

Пол усыпан мукой. Пахнет дрожжами, сахаром, плесенью. Вдоль стен — большие жестянки, иные в человеческий рост; между ними свалены мешки муки и зерна. Голая лампочка покачивается на свисающей с потолка цепочке, освещая центр комнаты и оставляя большие участки тени, где попискивали грызуны. Печи, видимо, выключили еще в середине дня, но в