Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

Помимо викторианских, Черчилль также читал и других авторов, причем не только англоязычных. В сентябре он перечитал в подлиннике «Отца Горио» Оноре де Бальзака (1799–1850). А в конце июля, во время восстановления после инсульта, решил прочесть в английском переводе одно из лучших произведений Франсуа-Мари Аруэ (известного больше под псевдонимом Вольтер) (1694–1778) «Кандид, или Оптимизм». «Исключительная книга, — отмечал британский политик. — Философия о „лучшем из возможных миров“ подвергается нападкам с безграничной сатирой».

Рассказывая Морану о своих впечатлениях от знакомства с классикой французской литературы, Черчилль не сдержался и процитировал фрагмент, посвященный встрече Кандида с учителем Панглосом.

В этот момент в комнату вошел слуга и сообщил, что «обед готов».

— Сгораю от нетерпения прочитать дальше… — вздохнул Черчилль, с неохотой откладывая книгу,

— Вы никогда не читали это произведение? — спросил Моран.

— Нет. В моей жизни было слишком много событий, чтобы я мог найти достаточно времени для чтения.

Во время отдыха во Франции в сентябре 1953 года одновременно с чтением «Конингсби» Дизраэли Черчилль также прочел роман «Искра жизни» Эриха Марии Ремарка (1898–1970). Этот роман был посвящен сестре писателя Эльфриде (род. 1903), обезглавленной нацистами в 1943 году. Своей супруге Черчилль следующим образом рассказывал об этом произведении: «Сегодня я направился в Монте-Карло и приобрел вызывающую ужас книгу автора „На Западном фронте без перемен“. Весь роман посвящен концентрационным лагерям. Чтение этого произведения подобно поиску в ужасе убежища от меланхолии».

Несмотря на чтение Ремарка, Черчилля трудно было отнести к большим ценителям современных произведений. Хотя с основными из них он был знаком. В январе 1958 года он сообщил супруге, что прочитал «Доктора Живаго» Бориса Леонидовича Пастернака (1890–1960). «Читаю русский роман, который произвел большое впечатление в Америке, в нем осуждается советская действительность, но при этом советское правительство позволило автору опубликовать это сочинение тиражом тридцать тысяч экземпляров — писал он Клементине с виллы Ривза Ля Пауза. — Это шаг в правильном направлении, и мы должны внимательно смотреть за дальнейшим развитием событий».

Черчилль также был знаком с двумя романами-антиутопиями английских авторов-современников. За год до приобщения к творчеству Б. Л. Пастернака он прочитал популярное произведение Олдоса Леонарда Хаксли (1894–1963) «О дивный новый мир», а еще раньше — гениальный роман «1984».

Культовый характер последнего произведения вынудил поклонников Черчилля пуститься в поиски нитей, связывающих потомка герцога Мальборо и автора самой знаменитой антиутопии XX столетия. В результате проведенных исследований было отмечено, что оба учились в привилегированных, хотя и разных частных школах (Хэрроу и Итон), а также придерживались противоположных политических взглядов. Это из того, что не вызывает сомнений. Дальше уже не столь бесспорно и по большей части субъективно: оба были правдорубами, испытывали недостаток в деньгах и заигрывали с мыслью о суициде.

Но все это не приближает к ответу, что все-таки объединяло Черчилля и Оруэлла, а также как они относились друг к другу. Обычно для ответов на такие вопросы разумнее всего обратиться к фактам. Но в том-то и проблема, что в этой области жизни сэра Уинстона имеется явная лакуна. Кроме того, что Черчилль читал «1984», известно также, что роман ему понравился. Он охарактеризовал его как «очень замечательный» и даже прочитал второй раз, рекомендовав произведение своему врачу.

Со стороны Оруэлла пересечений тоже немного. Британский премьер упоминается в его записных книжках военного времени, причем не всегда лестно. Он написал рецензию на «Их звездный час», в которой отметил «литературное качество» этой книги: «Сочинения Черчилля больше похожи на произведения обычного человека, чем публичной фигуры». И уж точно не случайно, что главный герой антиутопии — последний из тех, в ком осталось человеческое в тоталитарном обществе с Большим братом, новоязом, двоемыслием, министерствами мира, правды, изобилия и любви, — носит обезличенную фамилию Смит, но вполне узнаваемое, особенно в момент написания (1947–1948 годы), имя Уинстон. На этом, в принципе, изучение темы «Черчилль и Оруэлл» заканчивается. Или, если выразиться более оптимистично, приостанавливается до обнаружения новых фактов.

Возвращаясь к выздоровлению британского политика. Чтение шедевров других авторов, создавших свои гениальные произведения и оставшихся в истории, могло служить прекрасным средством восстановления душевных сил, но вряд ли было способно утолить амбиции Черчилля, а также его собственное стремление войти в мировые летописи. Последнее всегда было важно для потомка герцога Мальборо, а после инсульта, убедительно продемонстрировавшего, что все смертны и конец может наступить в любой момент, приобрело поистине первостепенное значение.

Вернувшись после встречи с Черчиллем 6 августа домой, Бонэм Картер не могла избавиться от «ощущения непередаваемой трагедии, когда наблюдаешь за последней — великой — битвой против смерти, битвы, победу в которой одержать невозможно». Но ее друг не был столь пессимистичен. По его мнению, существовал способ преодолеть физическую смерть. И этот способ состоял в завершении литературного проекта о прошедшей войне.

Черчилль возобновил работу над «Триумфом и трагедией» меньше чем через неделю после того, как его сразил мощный удар. Двадцать девятого июня он не только беседовал с Камроузом, обсуждая детали последнего тома, но также прошелся по главам «Форсирование Рейна» и «Разногласия Запада в вопросах стратегии», внеся неуверенным почерком некоторые исправления. Затем, с постепенным увеличением нагрузки, он продолжил дорабатывать рукопись в июле, августе и сентябре.

Из наиболее памятных дат следует отметить 21 июля, когда Черчилль отрабатывал комментарии Беделла Смита насчет военной стратегии в Италии в 1944 году. На следующий день Норман Брукпередал премьеру хорошую новость: Корона разрешила публиковать все документы военного кабинета, которые автор планировал использовать, включая два послания к королю Георгу VI.

В августе Черчилль решил усилить фрагмент о встрече со Сталиным в октябре 1944 года, во время которой обсуждалось разделение сфер влияния в Балканском регионе. В ходе переговоров с вождем британский премьер взял листок бумаги и карандашом написал на нем:

Румыния: Россия — 90 %.

Другие — 10 %.

Греция: Великобритания (в согласии с США) — 90 %.

Россия —10 %

Югославия: — 50:50 %.

Венгрия: — 50:50 %.

Болгария: Россия — 75 %.

Другие — 25 %.

Закончив, он передал листок Сталину, который взял синий карандаш и «поставив на листке большую птичку, вернул его». «Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать», — с гордостью сообщил Черчилль своим читателям.