Единственное желание. Книга 2 - Надежда Черпинская

камня» в беспросветном мраке мелькнули рыжие всполохи далёких огней.

– Дэриаль! Дэриаль! Анладэль! Скорее! Уходим! – позвал их внезапно кто-то издалека, с той стороны, где причалила ладья.

Лэмаяры замерли, позабыв о своей борьбе, прислушиваясь к звукам, разорвавшим немоту ночи.

– Люди! Засада! Уходим! – снова закричал кто-то.

– О, нет! – всхлипнула лэмаяри.

Там, у тёмной скалы, похожей на ворона, что-то происходило. Какое-то движение в беспросветной тьме, потом замелькали огни. Послышались крики, звон оружия.

Дэриаль молча выхватил клинок и бросился туда. И Анладэль, вцепившись в руку сына, вместо того, чтобы удрать, побежала следом.

На берегу, у самой кромки воды, несколько лэгиарнов отбивались от атакующих их рыцарей, пытаясь не подпустить их к узконосой лодочке, пришвартованной у самого берега.

Дэриаль стремительно налетел на людей, яростно орудуя клинком, оттесняя их всё дальше.

– Дэриаль! Бежим! Это погоня! – крикнул кто-то из бессмертных. – Анладэль, скорее в лодку!

– Вон они! Вон!

Ночь расцвела вспышками факелов, трепетавших на ветру, озарявших путь всадникам и пешим, что, спускаясь с крутого высокого берега, лавиной неслись к полосе прибоя.

– Хватайте их! Не дайте им уплыть! Убить всех! – громче всех прочих кричала наездница в тёмном плаще с оторочкой из меха макдога.

В руке она сжимала факел, и алые всполохи освещали самодовольное лицо Ольвин.

Последний из воинов, дравшихся с Дэриалем, с криком отлетел в сторону, покатился по песку, зажимая рану. На короткий миг натиск преследователей ослаб.

Лэмаяры рванули к воде, Дэриаль поймал руку возлюбленной.

– Скорее! Уходим! На ладью!

Она бросилась было вперёд, снова вырвалась, замерла, как испуганный зверь – от замка к побережью с криками, огнями, мечами, надвигалась жаждущая крови толпа, впереди на волнах качалась спасительная ладья.

Те, что пришли за ней, уже попрыгали в лодку…

Только Дэриаль стоял по щиколотку в ледяных волнах, а с другой стороны, уцепившись за её ногу, испуганно скулил маленький Кайл.

– Анладэль! – лэмаяр протянул руку в молящем жесте.

– Не бойся, я с тобой! – шепнула Анладэль Кайлу, подхватила сына на руки и шагнула навстречу любимому.

– Нет! Брось его! Оставь здесь! – яростно выкрикнул Дэриаль, перекрывая шум приближающейся погони и рёв волн. – Уйдём со мной!

– Только все вместе! Только вместе! – прошептала лэмаяри отрешённо и упрямо, прижимая к сердцу рыдающего сынишку.

– Уходим! – крикнули из лодки.

Скрипнули уключины вёсел. Дэриаль посмотрел вдаль, за спину «дочери моря»… Приближающиеся огни уже освещали его красивое лицо и трепетавшие на ветру длинные чёрные волосы. Он коротко оглянулся на своих.

И ещё раз молвил:

– Анладэль… Прошу!

Она только покачала головой, ещё крепче обнимая Кайла.

– Будь ты проклята! – обронил лэмаяр тихо и устало. – И ты, выродок! Вы оба! Пусть Небеса отнимут у тебя всех, кто тебе дорог, бастард! Тогда ты вспомнишь меня, и эту ночь. Будь ты проклят на веки вечные!

Лэгиарн отступал спиной, глядя в застывшее лицо Анладэль, потом обернулся и прыгнул в лодку, уже отчалившую от берега. Гребцы налегали на вёсла, торопясь отплыть подальше, уйти от погони.

– Дэриаль! – истошно закричала лэмаяри, падая на колени.

Волны осыпали её холодными солёными брызгами, но «дочь моря» не замечала таких мелочей. Казалось, она не заметила даже всадников, окруживших её в одно мгновение. И лишь услыхав голос Ольвин, она подняла голову и улыбнулась зло и обречённо.

– Вот она! Дрянь неблагодарная! Сбежать хотела! Тащите эту мерзавку в замок!

– Давай вставай! – кто-то дёрнул рабыню грубо, без всякого снисхождения, и она поднялась на ноги, не прекословя и не сопротивляясь.

– Привяжите-ка их к лошади! Пусть побегают, раз им это так нравится! – хохотнула Ольвин.

– Да как можно, миледи? Дитя же… – нерешительно промолвил один из воинов.

– Это не дитя! Это беглый раб! Никакого снисхождения! Или ты законов не знаешь? – вспыхнула хозяйка Солрунга.

– Да у нас и верёвки с собой нет, миледи, – встрял другой.

– Ладно! Гоните их так! Без привязи. Гоните, как скот! Ну, пошла вперёд! Говорила я милорду Форсальду, эти твари благодарности не ведают. Теперь ответишь за всё! Вперёд!

Лэмаяри подняла заплаканное лицо, посмотрела пристально в тёмные, как эта зимняя ночь, глаза миледи Ольвин и молча побрела в окружении пеших и конных людей.

– Мама… – чуть слышно всхлипнул мальчик на её плече.

– Молчи! – велела она тихо, и он умолк.

Она так и не сказала больше ни слова до самого замка. И даже когда беглянку вместе с сыном привели в пустую холодную клетушку в подвале, и даже когда повернулся ключ в замке, лишая последней надежды на спасение.

Она снова была мертва, а мёртвым говорить несвойственно.

***

Дверь приоткрылась со скрипом, и в проёме возник высокий сухопарый силуэт Риты. Старая волчица в одной руке держала лампу, в другой – глиняное блюдо, на плече у неё было наброшено шерстяное одеяло.

– Я принесла поесть. Вы голодные, наверное. Уже день на дворе, – сказала она негромко, неуклюже опускаясь подле сидящих на полу лэмаяри и мальчика. – И вот ещё постелить – камни, небось, ледяные…

– Убирайся! И подачки свои забери! – не глядя на неё, глухо отозвалась Анладэль.

– А ты не строй из себя гордую! Сама не станешь, пусть Кайл съест. Держи, сынок!

У мальчика в животе заурчало так предательски громко, что Рита не могла не услышать. Он посмотрел голодными глазами на то, что принесла старая рабыня, но не шелохнулся.

Рита теперь была врагом, а брать хлеб из рук врага нельзя, даже если очень хочется.

– Ну, как хотите! Я оставлю, потом съедите.

Она помолчала, поднялась на ноги, постояла немного.

– Я просила миледи в комнату твою вас отправить, но она и слышать не желает ничего.

– Пошла вон, старуха! – Анладэль вскинула на неё горящие глаза. – Хочешь заботой прощение моё заслужить? Не прощу! Никогда тебя не прощу!

– Ты в своих бедах сама виновата, девонька. Я предупреждала тебя. Да кто бы слушал! Ну, скажи, кому ты лучше сделала? Что ты, глупая, натворила? – покачала головой Старая волчица.

– Я? Да если бы не ты, мы бы уже далеко отсюда были! Если бы ты меня не предала… Никогда тебе не будет прощения! Убирайся! Видеть тебя не могу!

– Вечером принесу ещё что-нибудь из съестного, – будто не замечая её грубости, смиренно сказала