Зеркальные числа - Тимур Максютов

– А то!

Взамен она пошла на курсы Герцогского Географического Общества и по полдня торчала в архивах ратуши и в библиотеке. Я тоже работал над своим тактическим предложением для Штаба, и иногда мы оба засиживались глубоко за полночь, обложившись книгами и заметками, при свете парафиновой лампы. Я поднимал глаза и замирал – Мелани была такая красивая с пятнами чернил на лице, с грифелями, заткнутыми и забытыми в светлых кудрях.

Приснившаяся мне жизнь уходила все дальше под воду памяти, я почти ничего не помнил, кроме самого факта, что когда-то мне что-то подобное уже снилось. Мелани вспоминала еще меньше – по нашему негласному уговору мы почти никогда не разговаривали, только иногда, в постели, голые, потные, наконец сытые друг другом и уже засыпающие, закинув друг на друга ноги и руки, мы могли полушепотом попытаться вытащить что-нибудь из «Мутного Сна». Так его называла Мелани. Время шло, и Мутный Сон становился все мутнее. Но когда Мелани как-то предложила поехать на прогулку к старому мосту над руслом высохшей реки – она уже собрала корзинку с хлебом, фруктами и вином – я вдруг мысленно увидел подушку зеленого мха, бурые кости и блестящие светлые волосы, и чуть не закричал.

С тяжелым сердцем я оставлял жену, выезжая на учения и маневры, но я был офицером, в государстве шла война, а Корволанта была моей жизнью задолго до Мелани. Чуть ли не на коленях я умолял ее не выходить из дома ночью, не срезать узкими переулками, не хватать за руки чужих немытых, иссохших от недостатка питьевой воды детей, которыми полнилась столица, вызывая с ними дождь и привлекая внимание Полизея.

Учения затянулись, и вернулся я через месяц. Через две ступени взлетел на верхний этаж, распахнул дверь.

– Ленар, я сегодня все поняла! – сказала, подняв голову от страницы, моя жена вместо приветствия. Она сидела за столом в моей белой рубашке и казалась довольным ребенком, собравшим сложную головоломку. – Нам больше не нужна война, не нужно это дурацкое озеро Гош, потому что я во всем разобралась! У нас своих озер в достатке – Арчи и Капуя, и Бесо! Больше не будет жажды, схваток за воду, измученных детей на улице – ты видел их глаза, Ленар? Видел?

– Наши озера соленые, жена, – сказал я мягко, все еще тяжело дыша после бега по лестнице. Улыбался почти против воли – такая Мелани была живая, сосредоточенная на своей задаче. – Ты уже почти год географию изучаешь…

– Гош тоже был соленым! – подняла палец Мелани. – Когда стало понятно, что ледники тают и вся пресная вода стекает в море – неужели ученые в те времена ничего не придумали?

– Они придумали более-менее эффективные опреснители, мир их праху.

– Они вывели специальных рыб! – крикнула Мелани, ударив по столу ладонью и тут же охнув. – Красные глубоководные рыбы озера Гош! Они живут только там! Это был экспериментальный проект, самовоспроизводящийся! Эти рыбы огромные, размером с десятилетнего ребенка. Они поглощают соль из воды! Они живут по сто лет! Они создают уникальный биоцикл! Био – означает «живой», – пояснила она, девочка-официантка из провинции, мне, выпускнику элитной столичной Академии. – Для этого озера и обособили, увели дальше от моря – планировалось, что рыбы будут жить во всех, опресняя и создавая огромный запас питьевой воды. Но начались политические дрязги, расколы, – она брезгливо показала на потрепанные книги и пачку старых рукописей на столе перед собою. – Но если этих рыб запустить во все озера – в мире станет достаточно пресной воды, чтобы снова запустить цикл! Потекут реки, Ленар. Мир начнет восстанавливаться. А энергию, которую мы сейчас закачиваем в опреснители, можно будет перенаправить в другие области…

Я вздохнул, потирая растянутую мышцу – чертов Атлас встал на дыбы, увидев белку на дороге, едва меня не сбросил.

– Ну и как ты поймаешь этих рыб в глубине, даже если они там есть, Мелани?

– Они там есть, Ленар. Раз озеро пресное – они там есть. И я их позову, – сказала моя ведьма, неловко поднимаясь из-за стола. Я увидел ее потяжелевшие груди и округлившийся живот, и замер с открытым ртом.

– Ах да, – засмеялась она. – И вот такая новость. Поздравляю, Ленар.

– Я сделаю все, чтобы мы пробились к озеру Гош, Мелани, – сказал я ей ночью, обнимая ее сонное, теплое, нежное тело, в котором спал наш будущий ребенок. – Когда будет можно, я отвезу тебя к нему. Ты встанешь на берегу и позовешь из глубины своих волшебных рыб. И начнешь менять мир.

– Я тебя люблю, Ленар, – прошептала она, когда я уже засыпал. А может и не прошептала, а я сам себе придумал. В конце концов, никогда она мне такого не говорила.

На совещании в штабе я предложил новую тактику, над которой корпел полгода. Полковник похвалил меня, а Свен Виргиль, баловень Корволанты, сверкнул ненавидящим взглядом.

– Не по положению кусок откусываешь, Ленар, – сказал он мне, остановив в коридоре и улыбаясь холодной улыбкой. – Не подавиться бы. А убьют тебя в этом наступлении – так нам, твоим товарищам, придется пережить столько горя…

– Это ничего, Свен, – ответил я вежливо, – уверен, обратившись к своему проверенному средству – выпивке, ты сможешь совладать с подобным несчастьем.

Я поездом отправил Мелани гостить к своей маме, а сам выехал с войсками к гряде Корпаньи, где возглавил победоносное наступление. Осколками ядра арматы подо мною убило Атласа, но мы закрепились на перевале, всего в сотне фурлонгов от озера Гош. Меня превозносили, старый полковник лично закрепил в моей петлице золотой георгин.

– Время серебра для тебя прошло, мой мальчик, – сказал он. – Ты заслужил золото!

Я горевал по своему коню. По древней традиции Корволанты из туши Атласа приготовили жаркое для всех, кто участвовал в бою, а печень и сердце полусырыми съел я, его всадник. Не могу сказать, что это смягчило мои чувства. Еще я беспокоился за Мелани – бои шли уже месяц, до родов ей было еще два. Вначале она писала регулярно, но последние две недели от нее не было вестей, а я все никак не мог отлучиться из полка. Ночью мне стала сниться мама, она стояла у мольберта на зеленом холме, наклонялась к холсту, близоруко щурясь, набирала на тонкую кисточку каплю красного, потом черного – и рисовала папу. Молодого, живого, целого. Маленькая фигурка отца становилась все больше, и вот он уже шагал из картины, смеялся, поднимал маму на руки, кружил. Они оба махали мне рукой и уходили, вниз по холму, к заливу Тамирны. Входили в воду и исчезали. Сны не были грустными или страшными, но сильно бередили мне душу.

Прошло еще три дня, и мне приснилась Мелани – она стояла на балконе Дома-на-Утесе и держала на руках младенца, а я смотрел на нее сквозь подзорку. На балкон к Мелани слетел коршун, огромный, грозный, его подкрылья были чернее ночи. Мелани стала отрывать от младенца куски – кровь текла по ее рукам – и бросать их птице, а тот ловил мясо на лету и быстро сглатывал, дергая головой. Не было слышно ни звука, будто мы были под водой, или будто я оглох. Мелани повернулась, посмотрела прямо на меня и помахала мне окровавленной рукой. По ее лицу текли слезы.

Я проснулся, дрожа от омерзения и тревоги – будто бы огромная холодная пиявка сосала мое сердце, и оно прыгало внутри грудной клетки, пытаясь сбросить паразита, пока не кончились силы. Была глухая ночь, но я не мог больше спать, откинул полог и шагнул из своего тента в общий коридор, слабо освещенный парафиновой лампой. В ее белесом свете ко мне обернулся мой испуганный денщик – он крался к выходу, а увидев меня, замер, словно я был Зверем Зимы, взглядом обращающим людей в чистый лед.